– Нет! Нет, матушка, не оставляй меня! – и бросился к матери, не помня ничего на свете.
Афра плакала рядом, обнимая ноги Омеаны. Гости, вошедшие следом за принцем, поняли, что невольно оказались в гостях в самый неподходящий момент, и чувствовали себя крайне смущенно.
– Сынок, Камрин, ты должен смотреть правде в глаза, – произнес, рыдая, Тавын. – Мать твоя ушла от нас. Омеаны больше нет, моя Омеана отдала душу Богу.
– Нет, нет, отец, как же так?.. Утром она меня обняла, как ты сейчас обнимаешь, но, услышав о прибытии корабля, отправила на пристань…
– Она понимала, что это твоя обязанность, хотя почувствовала, что настало время уйти в вечную жизнь. Когда ты уехал, она попросила, чтобы я крепко обнял ее. Хотела умереть в моих объятиях, говорила о тебе, любимый сын. Говорила, чтобы мы друг за другом присматривали, не теряли надежду и были примером для всех христосцев. Это были ее последние слова. Я даже не заметил, когда она испустила дух. Я обнимал ее безжизненное тело и не заметил, как оно охладело, пока лекарь не забрал ее от меня. Ты плачь, сынок, плачь, так тебе станет легче… – Тавын еще крепче прижимал сына к себе.
– Поплачь, сынок, но помни: так Богу угодно, – подошел к принцу лекарь. – Я был с нею в последние минуты. Она отдала Богу свою душу и сейчас смотрит на нас с небес.
– Бедная моя Омеана даже не увидит, как уйдут последние чужеземцы, – проговорил горестно король.
– Увидит, отец, увидит, – поспешил поддержать отца в его горе Камрин, – но тут его собственное горе нахлынуло на него с новой силой: – Как же без нее теперь будем? Я не могу, мне тяжело оставаться в замке. Воспоминания о ее голосе, ее ласковых руках, добрых глазах не будут давать мне покоя. Куда бы я ни смотрел, везде увижу матушку.
– Надо держаться… Нам с тобой придется с болью нести эту ношу до конца.
– Я выдержу, отец, ты только береги себя. Я люблю тебя!
– Я тебя тоже, сынок…
Три дня остров находился в трауре. Христосцы молились и оплакивали любимую королеву, а на третий день, на рассвете, состоялись похороны.
Люди приехали отовсюду, все хотели проводить Омеану в последний путь. Гроб с телом поставили у могилы, он был накрыт голубым покрывалом – символом свободы и чистоты. На бледном, светлом лице покойницы словно застыла улыбка.
Христосцы подходили, отдавая последнюю дань, прикладывая ладонь к груди и низко кланяясь в знак уважения. Граф Монтеней, не выдержав смерти единственной дочери, обессилено упал на гроб, обхватив его руками.
Камрин с раздражением посмотрел на нескольких подошедших журналистов. «Только их здесь не хватает!», – подумал он, но, заметив предупреждающий взгляд отца, который ясно говорил: «Ты не должен со смертью матери пускать в душу гнев», сменил суровое выражение лица на отрешенно-безразличное.
Афра не могла спокойно смотреть на страдания отца и сына. Он знала, что Камрин с трудом сдерживается, чтобы не разрыдаться. Девушка отошла к дереву, стоявшему поблизости от места погребения, и, слушая, как священник произносил последние слова молитвы, и повторяла их за ним.
Тавын и Камрин установили надгробную плиту с крестом, похороны закончились, и люди постепенно стали расходиться.
Новый дом Омеаны не выглядел одиноко среди остальных могил христосцев. У этой свежей могилы, держа друг друга за руки, стояли отец и сын, а немного дальше, обнимая высокое дерево, стояла Афра.
Могла ли она оставить своего любимого в таком горе?
Гуатру сообщили, что граф Монтеней хочет видеть его.
– Чего же он ждет? – удивился Гуатр. – Пусть войдет!
– Я уже здесь. Как Тавын? Мне надо с ним серьезно поговорить. Наши люди в горах заметили чужеземцев, они там что-то искали.
– Это не новость, если не ищут глазами, то руками, если не руками, то ногами. Разве не знаете их?
– Нет, здесь что-то не так. Ты же знаешь, в Хашмаре нет ни ценных камней, ни золота. Так что к чему чужеземцам туда переться? Плоды ночью не собирают, да и этого богатства на каждой дороге у нас хватает. Чего-чего, а на нашем острове от голода нельзя умереть.
– Их видели там ночью?
– Именно! Не только в Хашмаре, но и в других местах тоже заметили. Раньше этого не было, а теперь они, как ночные мыши – что-то делали, копались в земле. Все это неспроста, надо что-то решать. Зови Тавына!
– Он устал, горюет. Ничего не ест, не пьет. Пойдем, Монтеней, попробуем этого старого тигра вытащить из его логова…
– Гуатр, я на пару деньков останусь – хочу с зятем по душам поговорить, да с внуком тоже. Кстати, что-то я не видел его во дворе.
– Честно говоря, твоя выдержка, Монтеней, меня поражает. Со стороны можно подумать, что ты сам не переживаешь. Христосцы-то знают: после супруги Омеана была единственным утешением в твоей жизни. С пеленок воспитать ребенка, а потом потерять…
– Гуатр, лучше не вспоминай, мое сердце не выдержат. Последний раз мы с ней говорили не так давно – она журила меня, что я редко приезжаю. Убеждала совсем переехать к ним, даже Камрина один раз отправила за мной. Но как же я могу уехать? Ведь там похоронена жена, мать, отец, все мои предки, да и она это знала. Конечно, Омеана хотела, чтобы я не скучал. Хоть бы Камрин почаще приезжал, поохотились бы…
– Наука, искусство его больше интересуют. Чье воспитание-то?
– Все так. Еще я немного сердился на Тавына и Омеану, что благословили его брак с Ангелой. Если она его заберет, это будет для меня ударом. Я всегда хотел видеть его невестой твою Афру… Не сложилось… Фанетей, подлец, нашел способ доказать свою любовь, а я даже и не знал поначалу, что у вас тут творится. Неделю находился в священном месте, в пещере, молясь Богу за благополучие нашей жизни. Мне нужно тесно соединиться душой с внуком. Я стал для них главой семьи после смерти родителей Тавына, упокой их душу… Ладно, пойду с зятем поговорю.
Постояв несколько минут у двери, Монтеней тихо постучал. Не услышав ответа, он постучал еще раз:
– Тавын, сынок, открой, нам надо поговорить. Ты же не позволишь старому тестю стоять под дверью.
Вскоре послышались тяжелые шаги, и дверь тихо отворилась. Тавын выглядел жалким и потерянным, до неузнаваемости измученный горем. Увидев Монтенея, он обнял его.
– Успокойся, Тавын, ты думаешь, мне легко? Она была моей единственной дочерью. Как родилась, с ней плакал, с ней улыбался. Вся жизнь ее прошла перед моими глазами, как тихая река. Плакать уже слез не осталось. Единственное, чем я себя утешаю, так это то, что она там рядом с Богом. Мы с тобой не одни, она оставила нам надежду – Камрина. Пойми, ему еще тяжелее. Ты уже не молод, я вообще жизнь доживаю. А он еще, можно сказать, ребенок. Жизнь начинается с чрева матери, и мать никем нельзя заменить. А ты не только ему нужен, все христосцы на тебя смотрят. Давай позовем Камрина, Гуатра, старейшину Акари и сходим в баню. Смоем тяготы и начнем новую жизнь. Я еще тебе должен сообщить кое-что очень важное. Затем, новыми силами, начнем действовать, соберем совет….
На совет собрались не только христосцы разных поколений, но пригласили и Раймену и, конечно, профессора.
Рассказав о своих опасениях и догадках, Монтеней добавил:
– Я предлагаю по всей нашей территории отправить всадников. Пусть христосцы наблюдают за каждым шагом чужаков. Так мы не окажемся в неведении относительно их планов.
В этот момент сообщили, что прибыл майор, чтобы сообщить нечто важное.
– Пусть войдет, будет как раз кстати, – громко объявил король.
Майор вошел, держась раскованно и непринужденно, а присутствие журналистки его словно подзадорило:
– Ну, вот и хорошо, что и пресса уже здесь. Хочу от имени нашего правительства сообщить приятную новость.
– Сначала надо поприветствовать матерей и отцов, майор! – заметил Камрин. – Где же ваша вежливость?
Услышав его голос, майор зло сверкнул глазами, но постарался скрыть раздражение и фальшиво улыбнулся:
– Да-да, извините за невежливость. Я человек военный, иногда воспитания не хватает…
– Мы знаем, майор, – перебила Раймена. – Мы знаем о всех ваших выходках.
– Господи, ох уж эта пресса! – махнул рукой майор. – Всегда норовите затеять скандал.
– Только не я, майор, – отмахнулась журналистка и, глядя на офицера в упор, спросила: – Скажите, а что это ваши солдаты копаются в земле по ночам? Если не секрет, почему не днем, а ночью?
– Никакого секрета! – заявил майор. – И я не могу ответить на этот вопрос – вероятно, люди просто гуляют по ночам…
– Разве ночью им не положено спать в казармах? – парировала Раймена. – А как же устав?
– Вы правы, – с усмешкой ответил майор, – и если я выявлю нарушения устава, они будут наказаны. Но я пришел не за тем, чтобы обсуждать нарушителей, если таковые имеются среди моих подчиненных. Я пришел сообщить, что мы получили приказ немедленно оставить остров. Так что, прошу прессу зафиксировать сей факт, закончить дебаты и подготовиться к отъезду.
