Я не упаду. И не дам повода позлорадствовать.
Сиди прямо, Иза. И улыбайся. Это твой день.
В оптический прицел невеста была как на ладони.
Хороша.
Как вьюга.
Белая-белая кожа, которую легкий румянец не портил. Темные волосы под серебристой сеткой. И продолжением ее – морозный узор на груди. Одинокие льдинки алмазов. Выбрать бы их, сжать в кулаке, убивая теплом.
Эти – не растают.
Ложь. Все ложь. Здесь не бывает зимы, такой, которая успокоила бы боль Юго. И платье это, белое, легкое, не северными ветрами свито.
На белом красное хорошо видать. И Юго представил себе алую точку чуть ниже левой груди. Он почти видел, как эта точка появляется, растет и невеста – горе, горе – покачнувшись, падает на руки рыцаря.
Нельзя.
Выстрел один. Пуля одна. Наниматель велел ждать. И Юго ждет. Он ведь умеет. Он лучший. И сдержит желание нажать на спусковой крючок. Здесь и так веселья хватит.
Одну ошибку невеста уже совершила: она выглядела слишком чужой для этого мира. И Юго, улыбаясь, переместил прицел левее.
Пуля пробьет местный доспех. В голову или в шею? Шея у рыцарей – слабое место. И видна щель между шлемом и высоким краем кирасы. Одно движение пальца, и недоучка бесславно умрет… или будет орать, зажимая раздробленную руку второй. Он так надеется на щит – бессмысленное сооружение из дерева и кожи – и на золотую ласточку, которая раскрыла узкие крылья на рисованном лазурью небе.
Люди слишком большое значение придают символам.
Но нет, живи. Сегодня время умирать другим.
Меня встречали. Гробовым молчанием. Настороженными взглядами, в которых мерещилось то удивление, то презрение, то что-то еще, но вряд ли приятное.
Но на лицах были улыбки.
Благородные женщины благородно себя ведут.
Они осыпали меня зерном, и, наверное, мне лишь показалось, что его швыряли в лицо.
Не нужно быть столь мнительной, Изольда. Подданные изъявляют радость при виде нашей светлости в той единственной форме, которая им ныне доступна. Ведь до последнего люди надеялись, что я сгину. И если уж хватило наглости остаться, то хватит и на то, чтобы доехать до чертовой площади. А там Кайя. Он не позволит меня обижать.
И процессия двинулась.
Я верхом на Гневе в позе благородной статуи. Урфин справа. Слева – Сержант. Чуть сзади, вторым эшелоном охраны, два десятка стражников.
За ними – дамы, выстроившиеся по ранжиру, который, вероятно, определялся шириной кринолина и высотой парика. Я смотрелась среди них даже не белой вороной, а лысым ежом в стае дикобразов.
Но я же знала, что делала?
Пристань осталась позади. И широкое жерло главной улицы кипело толпой. Оцепление рассекало ее надвое, освобождая путь для нашей светлости. Люди кричали…
…бросали цветы…
Выходит, все не так и плохо.
Он проигрался. Давно уже. И, не имея сил расплатиться с долгом – деньги уходили сквозь пальцы, – изготовился умереть.
Предложили отработать иначе.
Дело-то несложное… простенькое дело… Так показалось вначале, но теперь, зажатый меж людьми, он понял, что не сумеет. И его убьют. Точнее, станут убивать долго, мучительно.
Надо бежать.
Или решаться?
Толпа в едином порыве подается вперед. Его подхватывает, крутит и протискивает между дородной купчихой в атласах и щеголеватым юнцом с очень тонкими руками, которые оглаживают полы сюртука скучного господина с моноклем.
Дорога близко…
Его же не просили попасть. Только кинуть.
И крикнуть.
Если он откажется, то пойдет на корм рыбам. Возможно, живым…
– Едут! – взвизгнула купчиха неожиданно тонким голосом. – А и благленькая-то какая! Чисто дитяточко…
Она всплеснула толстыми руками, толкнув локтем юнца. И тот зашипел. Но купчиха не слышала шипения, искренне любуясь лэрдовской невестой.
– …совсем замордовали бедняжечку. Не кормят, поди.
Он сунул руку за пазуху, нащупав бычий пузырь. Не раздавили, и, выходит, судьба? Просто кинуть. Даже если поймают, то не убьют, так, по шее разок – и все.
– Больная, – с уверенностью заявил господин, разглядывая невесту. – Меланхолией.
– Ох ты ж…
Жеребец тяжелой кирийской породы, из тех, что отличаются спокойным нравом и особым, почти человечьим умом, ступал медленно. И рыцарь, скорее придерживавший, чем ведший коня, смотрел вперед. Он не заметит… не успеет.
А невеста и вправду маленькая. Попробуй попади в такую. И это до того разозлило, что он немеющими пальцами вырвал пузырь, замахнулся и швырнул с криком:
– Сдохни, шлюха!
Урфин успел поднять щит. Удар был слабым. Но запах… Урфину он хорошо знаком: так пахнет птичье гуано, которое выставляют в бочках на солнце, чтобы потом вылить на изможденную землю.
Или швырнуть в чужую невесту.
Он понял все и сразу.
Метят не в Изольду.
Она – лишь средство. Чужак поставил другую цель. И если Кайя сорвется… Додумать не получилось. Снаряды полетели с обеих сторон. Толпа взвыла и подалась, желая разглядеть, что происходит. Люди Урфина удержат ее.
Некоторое время.
У них инструкции. И сволочей, рискнувших оскорбить Изольду, повяжут. Но вот остальные люди… хватит ли у них сил остаться на краю?
И не только у них. Урфин вцепился в щит – единственное, что он может сделать сейчас: держаться.
Я не успела ничего понять. Просто перед глазами вдруг выросла стена из дерева и что-то в нее ударило. Тяжелое. Мягкое. И на редкость вонючее. Я отпрянула и едва не рухнула, но была остановлена уверенной рукой.
– Спокойно, – сказал Сержант.
Толпа подалась вперед, налегая на заслон. А если прорвет?
Подтянувшаяся стража вклинилась между мной и людьми.
– Урфин, что происходит?
Меня разорвут на части. Из любви, из ненависти – велика ли разница? И щит перед глазами не спасет. Я ведь чувствую их волнение.
– Ничего, Иза. Все под контролем.
Врет как дышит. Щит держит на вытянутой руке.
– Поводья возьми. Не бойся, он не понесет.
Не боюсь. Я верю коню, но не людям. Они то наплывали, пробуя оцепление на прочность, то вдруг отступали перед стражей, собирая силы, чтобы попробовать вновь.
Урфин обнажил меч.
– Когда я свистну, Гнев пойдет на прорыв. Тебе главное – не упасть. Ясно?
Нет.
– Держись, маленькая леди.
Сержант тоже поднимает щит, пытаясь заслонить меня от… камней? Звук другой. Это что-то мягкое. И смердящее. Навоз? Или что-то вроде? Но за что? Что я им сделала? Они ведь меня не знают совсем. И эти голоса…
– Шлюха! – скандировала толпа. – Фризская шлюха…
– Иза, приготовься…
– Нет. – Я подобрала поводья. Что бы ни случилось, но я не побегу. Гордость? Глупость? Не так важно. – Мы пойдем, как шли.
– Это опасно, маленькая леди.
Сержант поднял взгляд. И я готова была спорить, что он улыбался. Страшный он человек, когда улыбается.
С самого начала все пошло не так. Кайя слышал настроение города. Люди радовались, но… радость эта была какой-то злой. Отравленной, что ли? И беспокойство саднило душу.
Виноваты листовки – крошечные желтые бумажки, которые наводнили город. В них ложь, но люди верят. А Тень веселится. Кто он? И главное, за что настолько ненавидит Кайя?
Вопрос, на который не было ответа.
А душа саднила все сильней. Город волновался. И беспокойство его нарастало с каждой минутой. Оно – волна, которая летела к берегу, готовясь обрушиться на него всей тяжестью.
– Знаете, есть еще время передумать. – Лорд-канцлер вертел стеклышко лорнета. Он держался так, как будто не было ни роспуска Тайного Совета, ни поездки к границе, завершившейся к немалому огорчению Кайя, ни собственно нынешней свадьбы. – Вас никто не осудит. Кстати, что там с листовками? Вы ведь не нашли автора, а, лорд-дознаватель?
– Найду, – пообещал Магнус тоном, который говорил, что и вправду найдет. – И приготовлю в кипящем масле.
Кормак хмыкнул и, отпустив стеклышко падать, но не дальше длины цепочки, обратился к Кайя:
– А вы что думаете?
– Там ни слова правды. – Кайя вслушивался в город.
Урфин ведь предупреждал. Предлагал отменить.
Нельзя.
Люди справятся. И те, которые в толпе, и те, которые толпа. Они не пойдут против Кайя.
– А кто говорит о правде, ваша светлость? Правильно подобранная ложь порой куда более мощное оружие.
И в этом он прав.
– Но я бы вам советовал не обращать внимания. Бороться со сплетнями бесполезно.
– И что же мне делать?
Кайя разжал кулаки. Не сегодня и не сейчас. Спокойнее.
– Ну… запастись терпением, – лорд-канцлер поднял лорнет и вновь отпустил, – и надеяться, что его хватит.
Сиг вынырнул из толпы и, сунув тамгу стражнику, вскарабкался на помост. Он был грязен и страшен, словно вынырнул из нужника.
– Там… проклятье. Их… нас забросали… этим. – Он вытер лицо руками. – Толпа волнуется. Но наши держат. Этих скрутили, но остальные… если прорвутся…
– Какой кошмар, – покачал головой лорд-казначей и надушенным платком заслонился от гостя.
