Ознакомительная версия.
Вечерело, сквозь узкие окна солнце пронизывало золотые струны, зал был темен, гулок, пуст. У стены, ближе ко входу в казармы, стояла клетка. У входа стул, он давно остыл. Судя по приглушенным взрывам смеха, сторож удалился к товарищам в казармы. Грязное тряпье на полу, деревянный топчан. Человек лежал, отвернувшись от всех, уставился в стену.
Дженни двигалась неслышно, опилки скрадывали ее шаги. Она провела пальцами по клетке. Пленник не пошевелился.
Дженни провела по прутьям еще раз.
– Проваливай, – хрипло сказал Страж, не поворачиваясь. По-английски он говорил с чудовищным акцентом, но Дженни понимала его без труда, ясный взор передавал все оттенки.
«Какой язык для него родной? Какой-то из славянских?»
Здесь было полно камер, наверняка они записывали и звук и могли прочесть движение ее губ. Как ей связаться с ним?
– Из какого ты Магуса?
– Проваливай, я сказал, завтра приходи поиграть!
Сейчас его пламя жизни горело едва-едва, но он оставался Стражем, Дженни видела это так же отчетливо, как и каждую ворсинку на его драном свитере. С ее зрением вообще творилось в последние дни странное, будто изнутри порой к зрачкам подносили лупу. С чем это может быть связано, Дженни даже не хотела думать.
– Не понимаю… – пробормотала Дженни. – Я видела твой бой. Ты же можешь сломать эту клетку в два счета. Почему не убежишь?
Страж повернулся:
– Это такая проверка? Передай мистеру Фреймусу, что наша договоренность в силе. Ничего не изменилось.
Ее швыряло то в жар, то в холод. Плевать на камеры! Она вцепилась в прутья клетки:
– Почему ты не уйдешь?!
– Чего тебе надо, ненормальная? – Страж сел, уткнул лицо в широкие, как лопаты, руки. – Поспать не даешь. Иди играй со своими ядами и трупами, ведьма!
«Надо успокоиться…»
– Как тебя зовут? – спросила Дженни. Она чуть заметно повела пальцем, грязные опилки зашуршали. Страж отнял ладони от лица, непонимающе посмотрел под ноги.
– Подарок на Рождество подарить хочешь? Знаешь, видал я…
Страж замолчал, кровь отлила от его мясистых щек, он уткнулся взглядом в пол, где черные истоптанные опилки складывались в едва различимую надпись.
– Шандор… – он облизнул толстые губы. – Шандор Гайду.
Сердце у Дженни кольнуло. Это венгерское имя!
– Из какого ты Магуса?
Шандор долго молчал, потом опустил голову, пряча ее от камер, глухо сказал:
– Уходи, ведьма.
– Говорят, Стражи – опора Магуса. Их силу не преодолеть. Так почему ты сидишь в этой клетке?
Страж молчал. Дженни еще раз повела мизинцем, опилки сложились в другую надпись. Плечи Шандора вздрогнули, он вскинул глаза, что-то в них промелькнуло – тень не верящей в себя надежды, страх, ужас, тоска, – он тут же опустил голову.
– Уходи.
Дженни повернулась, пошла к выходу. Дверь чуть слышно хлопнула. Шандор вздохнул, двинул ногой, стирая два слова на полу: «Дьюла Вадаш».
* * *
Ему нравился лес. Холодный, заснеженный, спящий – и в то же время полный жизни. Он не был похож на редкую лапландскую тайгу, но все равно лес. Мерзлая земля глухо отзывалась под ногами, снег тихо шуршал, сухая листва с хрустом ломалась.
Арвет читал книгу леса, как страницу Библии. Ему не надо было ясного взора, чтобы сказать, что здесь пробежала мышь, здесь искала свои летние припасы белка, а вот наискосок пропрыгал по свежему снегу заяц, оставляя свои смешные следы – приземлился на задние лапы, а передние одна перед другой поставил, а вот и лисица – четыре попарных следа и легкий росчерк хвоста.
Где он, в каком диком краю, откуда здесь такой лес? Чем глубже входил, тем старше становились деревья, все реже просеки пересекали путь, все меньше пешеходных троп угадывалось под ногами, пока наконец они не исчезли совсем, и Арвет пошел по нетронутому ни зверем, ни человеком полю – пустоши промеж далеких лесных стен.
Арвет посмотрел воспаленными глазами в небо. Снежинки сыпались ангельским пухом, Богоматерь вытряхивала подушки из небесной постели. Пух был холодный, таял на лице, дрожал каплями на ресницах.
Третий день без сна, третий день на кофе. Он плыл в двух мирах сразу, на зимний лес наслаивались видения Дороги Снов, деревья протягивали к нему руки и сонно шептали на непонятом языке, дымный след диббуков вился в холодном воздухе, но самих тварей он не мог настичь, они кружили вокруг него как акулы. Ждали, пока он выбьется из сил, упадет на землю, провалится в сон, утонет в свежем чистом снегу, в высоком лесу со сверкающими стволами берез и влажной бугристой чернотой дубов.
Пойманные твари указывали в глубь леса: дескать, там таится хозяйка, но говорят они правду или заманивают в ловушку – поди проверь?
Вот он и шел.
Арвет утер лицо одним движением, почесал скулу, тихонько иронически засмеялся. У него полезла щетина, вот уж чего не ожидал. Он пошел по пустоши, его широкий шаг сбивал с высокой травы снег, обнажая выцветшие пряди – цветом нежно-серые, как мягкое оленье подбрюшье.
Пока он не спит, Дженни в безопасности. Она не сможет с ним связаться, а значит, неуязвима для диббуков. Скачет мимо заяц, повел черным глазом, нырнул за кочку, высунулся. Здорово, саам, непутевая голова, куда путь держишь? Что, саам, ищешь? – вертит длинным хвостом сорока.
Ищу бестелесных, которые тела воруют, качусь мелкой монеткой между двух ладоней – серой дымной небесной и белой снежной земной. Не видали ли?
…Горелка теплилась синим огоньком, в котелке шумела вода, доходя до предела, превращаясь в пар. Кто-то брал оружие и артефакты, а он на складе Сатыроса взял спальник, туристический коврик, тент, сухой паек и горелку с парой баллонов. Что его толкнуло? Привычка к северной жизни или просто он увидел знакомые предметы, потянулся к прошлому? Он и сам не знал, закинул в рюкзак, даже не морщась от насмешек Жозефа и Тадеуша, – дескать, чтобы циркачи в Европе себе приюта не нашли, чтобы Магус в поле ночевал?
Арвет отчего-то вспомнил горы, где не сыскать было угла человеку, кроме чертогов Сморстаббрина, и не ответил. Бывают ситуации, когда хороший спальник на пуху стоит больше слитка золота, а горелка может спасти жизнь. Так живут люди – изыскивая силы в своей слабости. А быть может, он взял эти вещи, потому что это его давняя, всегдашняя тяга к автономности? Всегда любил быть один. Не зависеть ни от кого, идти сквозь мир, как идет лосось по воде вверх, как режет воду плавник дельфина, который гонит тунца. Как летит снег, мириады снежинок, они как люди, понял Арвет, все вместе – это снег, единый в многообразии, но каждая из снежинок никогда не повторяет другую. И у каждой – свой путь, которые не пройдут прочие.
Так какая он снежинка, упал ли он, или все еще летит? Танцует через пространство, сквозь синий воздух, кому упадет на ладонь, чье тепло его растопит?
Арвет убрал горелку, закутался в спальник, откинулся назад, под тент. Эту ночь ему придется продержаться в корнях дуба, сверху он растянул тент, под него примостил коврик. Главное – не спать, он может скоротать время до утра. Например, почитать.
Арвет вытянул книгу, раскрыл на закладке и принялся за чтение. Он читал медленно, не торопясь, как едят на севере, потому что во всяком действии у человека должен быть смысл. Проходил фразу за фразой многажды, ища словам место внутри себя, укладывал их, как детей спать – прислушиваясь к каждому движению, пока те не находили единственно верное положение, не замирали, не наполнялись теплой тишиной.
Опустились густые сумерки, дуб над его головой наливался темнотой, буквы начали скрываться, нырять под поверхность серого листа. Арвет зажег фонарик, выбелил страницу, выхватил слова. Он читал и тихо улыбался.
Иисус сказал ей в ответ: всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную.
Тоннель был очень старый. Даже в подземелье, где кирпичи помнили, кажется, еще нашествия кочевников-угров, эта выщербленная арка казалась древней. Тяжелая дверь серого железа запирала вход. Аурин Штигель снял замок, буркнул «удачи» и ушел. Виолетте казалось, что он посмотрел на них с некоторым сочувствием. Это ее испугало еще больше.
Дженни закусила губу. Она видела только темноту за дверями, пыль и отсутствие света, и более ничего. Что за ловушки там притаились, почему она ничего не видит? С тех пор как исчез Арвет, все из рук валится.
Зорич взялся за двери, напрягся.
– Эжен?
Юноши схватились за створки, с усилием потянули. Створки разошлись без скрежета, тихо, с сытым масляным стуком.
Тьма.
– Значит, нам туда? – робко спросила Виолетта. – Внутрь?
Все молчали, не торопясь отвечать. Потом Мэй Вонг тихонько рассмеялась:
– Значит, это будет так?
– Opus Magnum, Великое Делание, – с чувством сказал Андрей Зорич. – Мы первые по числу набранных очков, «Гамма». Это означает, что мы первые войдем туда. Наш успех мне виделся как-то иначе.
Ознакомительная версия.
