Забежав в первый из более-менее уцелевших домов, Ыр внезапно остановился, оттолкнул налетевшего на него рыцаря в сторону, развернулся, описав топором широкую дугу. Щербатое лезвие с хрустом врезалось в нечто невидимое, высекло из пустоты кровавые брызги. Через долю мгновения соткался из воздуха Инквизитор с разрубленным надвое лицом, беззвучно рухнувший навзничь.
— Закрывай! — скомандовал Костолом.
По счастью, Вольфганг сразу сообразил, что имеется в виду — он быстро захлопнул дверь, задвинул ржавый засов. Тотчас с другой стороны в нее тяжело ударилось лезвие.
— Не уйдешь! — послышался злобный голос.
— Зажигай, — еле слышно сказал Ыр. — Быстрее…
Вольфганг вдруг понял, что орк едва дышит, а на ногах держится просто чудом. Вряд ли ему достанет сил на еще один подобный удар. Действовать нужно было срочно: обойти дом для их преследователей не составит особого труда.
— Не стоим! — поторопил он Костолома, насыпая порошок в чашку кадила, опустевшую во время бега. — Наружу, наружу!
Скрипя клыками, орк сделал над собой усилие, протопал, пошатываясь, сквозь комнату, вслед за рыцарем выбрался через окно. Вольфганг запалил порошок в кадиле, взмахнул им пару раз, окутывая их обоих желтоватым дымом.
— Все, торопимся!
Они перемахнули через низенькую каменную ограду, пересекли соседний двор и оказались на заваленной костями улице, в конце которой виднелись городские ворота, зажатые меж каменных башен. Перед воротами стояли эльфийки — полтора десятка Сестер Огня во главе с самой Глайхарой-Солнечный-Клинок. Заметив орка и Паладина, Мать-Настоятельница взмахнула рукой.
— Осторожнее! — заорал во все горло Вольфганг. — Колдуны в невидимости! Нападают сзади!
Эльфийские воительницы переглянулись. С такого расстояния невозможно было рассмотреть выражения их размалеванных лиц, и оставалось лишь надеяться, что они воспримут эти слова всерьез. Рыцарь и орк вышли на середину дороги, ступая прямо по останкам горожан. Ыра заметно покачивало, и Вольфганг, предоставив зеленокожему монотонно топать к спасению, сам шел позади него спиной вперед, внимательно следил за лежащими вокруг скелетами: не хрустнет ли где кость под невидимой ногой, не шелохнется ли тряпье, задетое невидимым мечом.
То ли это убедило эльфиек, то ли они просто решили подстраховаться, но все-таки использовали свое колдовство: принялись обстреливать улицу огненными шарами — навесом, поверх голов Костолома и Вольфганга. Третий или четвертый такой снаряд выбил из небытия инквизитора — всего в семи шагах перед рыцарем. Пламя сразу же расползлось по балахону, охватило капюшон, жадно вгрызаясь в ткань и плоть. По-собачьи взвизгнув, колдун метнулся в сторону, споткнулся о чей-то череп, грянулся на колени, но сразу поднялся и, слепо мечась из стороны в сторону, поковылял назад. Еще один огненный шар настиг его, превратил в живой, зверски воющий факел.
— Гори, гнида! — крикнул Вольфганг. — Вот что вас ждет! Вот ваш хваленый путь! Гори!
Искрящиеся клубки пламени с эльфийских посохов смертельным дождем сыпались вокруг, поджигая одежду мертвецов и сухую траву. Сделав последний неуверенный шаг, полыхающий инквизитор замолк и повалился лицом вниз. А Вольфганг продолжал кричать, изо всех сил, в пустоту безжизненных улиц, в распахнутые пасти окон. Продолжал кричать, опустив руки, не пытаясь даже утереть слезы, бегущие по заросшему щетиной лицу:
— Вы все сгорите! Утром мы придем вместе с солнцем! Слышите, ублюдки?! Мы придем — и вы узрите наш святой гнев! Наш! Святой! Гнев!
Забвение приняло его, словно теплая постель. В нем не было абсолютной пустоты: отголоски невысказанных мыслей и недоговоренных фраз, обрывки снов и мечтаний, лица любимых и картины повсеместного разрушения — все это проплывало мимо, выступало из тьмы и вновь погружалось в нее, скрываясь от взгляда. Здесь не нашлось места холоду и боли, поэтому Рихард не хотел обратно. Его тело, истязаемое в жестокой реальности, не имело значения в пространстве чистого разума.
Однако он был еще жив и не мог остаться в этом убежище навсегда, не мог раствориться в тишине и покое. Изувеченная плоть цепко держала измученную душу. И постепенно он возвращался сквозь толщу небытия в тесный сырой подвал, наполненный отсветами факелов, запахами крови и горелого мяса.
— Прошу, господин…
— Нет, мразь! Ты будешь мучиться до тех пор, пока не искупишь своей вины!
О какой вине идет речь, хотел спросить Рихард, но успел понять, что обращаются не к нему. Мучения обещали еще кому-то. Понимание ознаменовало пробуждение, вместе с сознанием вернулась и страшная, безжалостная боль: в ногах, в изуродованных пальцах, в спине. Добро пожаловать в явь.
— Да, господин.
Знакомый голос. Искаженный, но знакомый. Сквозь терпеливую покорность проскальзывают истерические нотки. Безумие. Обладатель этого голоса наверняка страдает. Рихард открыл глаза. Веки поднимались медленно, словно ржавая надвратная решетка. По крайней мере, они у него еще были…
Тусклый, чадный свет наполнил голову болью, но его хватало, чтобы разглядеть стоящих над Рихардом. Трое. Двое — чуть ближе, именно они и разговаривают. Третий — в закрывающем все лицо черном капюшоне с прорезями для глаз — за последние часы успел стать привычным, как сложенные из каменных блоков стены и закопченный потолок. Именно он обливал ноги Рихарда маслом и водил вдоль них факелом, именно он прижигал каленым железом его грудь и живот, именно он вырывал клещами ногти, кромсал «кошачьей лапой» плечи и срезал полосы кожи со спины. Всегда молча, деловито, увлеченно. Он и сейчас молчал, сутулился в углу над каким-то сложным устройством: то ли над «степным сапогом», то ли над «стальным пауком». Мастер своего дела.
Из двоих говорящих один тоже был прекрасно знаком Рихарду — главный экзекутор Праведной Инквизиции, существо, называющее себя человеком по имени Аргрим. Его истинный мучитель. Тот, кто отдавал приказы и задавал вопросы. Бессмысленные, жестокие вопросы, казавшиеся то ли продуктом горячечного бреда, то ли еще одной изощренной формой мучения. «С кем из Ушедших Богов ты встречался по ту сторону?», «Являлся ли тебе во снах Аргус Двуглавый?», «Какое знание они передали тебе?», «Против кого его можно использовать?». Хуже всего было то, что во время допроса он без перерыва чувствовал, как холодные скользкие пальцы, длинные и гибкие, словно черви, шарят в его разуме, перебирая воспоминания, расшвыривая мысли. Твари, прячущиеся под маской Аргрима, наполняли сознание своим мерзким дыханием, оставляли после себя следы, идеи и образы, заставляющие кричать не хуже, чем лезвия инструментов палача.
Второго разглядеть не получалось, он стоял в тени. Обычный человеческий силуэт, рукояти мечей над широкими плечами — видимо, один из инквизиторов.
— Вы оказались трусами и предателями! — шипел главный экзекутор. — Вы осмелились погибнуть, не выполнив нашего приказа! Слабаки! Крысы! Как мы можем рассчитывать на остальные войска, если отряд лучших воинов не справился с заданием? С таким элементарным заданием! И тем, кто уцелел, хватило наглости вернуться и заявить о том, что они убили гнома. Гнома!
— Но господин, мы столкнулись с непредвиденным обстоятельством…
— Вас было в три раза больше! О каких обстоятельствах может идти речь?! Совсем скоро их войско окажется здесь — и что тогда? Снова за каждого пропитого гнома отдадим по пять лучших бойцов?
— Ваша магия…
— Не смей даже вспоминать о магии! На их стороне Двухголовый, Каменный Толстяк и эта ядовитая змея, проклятая предательница, Ночная Госпожа! Для нашей магии найдется дело, а вот защищать эти стены от обычных рук и клинков придется кому-то другому! Уверены, у них припрятан козырь в рукаве, и козырь этот лежит прямо здесь, перед тобой. Однако пока не удается распознать карту.
Силуэт с мечами за спиной качнулся, выдвинулся в круг света. Если бы не пытки, превратившие душу Рихарда в бесчувственный труп, рыцарь точно вскрикнул бы от ужаса и отвращения. Инквизитор выглядел так, будто в течение нескольких часов вращался на вертеле в огромном очаге. На его теле не уцелело ни единого клочка кожи, всю ее покрывал один сплошной огромный ожог. Голова и плечи обгорели особенно сильно, лицо попросту обуглилось, вместо обоих глаз зияли черные провалы, губы полностью отсутствовали, и из неимоверно широкого рта скалились перепачканные копотью зубы.
— Твой брат заплатит за это! — пообещал сгоревший. При этом багровая корка на его горле лопнула, выпустив несколько капель желтого гноя.
— Отправляйся наверх! — скомандовал Аргрим. — Его брат — моя забота! Ты руководи обороной и помни, Фарг: на темные тропы уйдешь лишь вслед за последним из штурмующих, не раньше!
