День только начинался. Неяркое светило низко висело над уходящей за горизонт равниной, на которой торчали редкие низкорослые кустики, отбрасывающие сейчас неправдоподобно длинные тени. Трава нежного голубого цвета покрывала землю ровным мягким ковром; на нем иногда попадались замысловатые узоры из желтых и красных цветов.
Цветы потрясли. Цветы восхищали. Казалось, флора бросала вызов тусклой звезде, породившей ее, и пыталась затмить красотой и насыщенностью цвета.
И, надо отдать должное, ей это удавалось. Обойдя очередной, пылающий невозможными красками островок, Петр потом несколько раз оглядывался на него, поражаясь его феерической цветовой гамме. Звезда при этом светила Петру в спину, и цветы казались маленькими яркими огоньками, мерцающими от легкого ветерка под темным серым небом.
…Петя-петушок, прозванный так на Базе за свой безусый возраст и задиристую неугомонную натуру, обожал приключения и страшно огорчался тому, что его практика на Планете проходила слишком уж гладко и спокойно.
Планета действительно оказалась невероятно скучной. Ни тебе свирепых хищников, ни грозных явлений природы. И когда в ракетоплане, несшем Петра с очередной оказией на Южный полюс, вспыхнул пожар, он обрадовался. Автоматика, безрезультатно израсходовав все защитные средства, катапультировала пассажира из гибнущей машины. С высоты в несколько километров Петр смотрел на сплошное голубое покрывало под собой и, медленно спускаясь на парашюте, готовился к приключениям.
Он уже знал, что связь вышла из строя в самом начале пожара и на Базу не передан сигнал бедствия. Дух захватывало от мысли, что теперь ему предстояло пройти в одиночку сотню с лишним верст до ближайшего автоматического Купола. Это был как раз тот случай, о котором тайно мечтал каждый уважающий себя курсант Начального Уровня Звездного Флота.
Петр довольно спокойно отнесся к своему положению. Да и чего ему было волноваться?! Запас продуктов и воды недельный, оружие есть, травм вроде нет, чего еще мог желать попавший в аварию необстрелянный юнец?! Петр висел на стропах под гигантским оранжевым куполом, дрыгая в воздухе ногами и насвистывая бравурную мелодию, и совершенно равнодушно наблюдал за обреченным ракетопланом, который тщетно пытался справиться с огнем. Он совершал сложные маневры, несколько раз окутывался облаком пламегасящей жидкости и даже сбрасывал скорость до плоского штопора.
Ничего не помогло. В километре от земли он вдруг взорвался беззвучным белым пламенем, разлетевшись множеством беспорядочно кувыркающихся обломков. Обломки уже чадно горели на земле, а белое облако начало теряться на сером фоне неба, когда до Петра дошел звук взрыва. Его качнуло на стропах, плотно заложило уши. Петр переглотнул, похлопал ладонями по ушам, потом для верности еще потряс головой, удобнее умостился в своем висячем кресле и стал ждать мягкой посадки.
Приземлился он довольно жестко, несмотря на соблюдение всех соответствующих инструкций. Легкий ветерок протащил парашют Петра несколько метров и, окончательно обессилев, бросил его, надолго уйдя в равнину.
Петр отцепил парашют и, сразу потеряв к нему всяческий интерес, прихрамывая, поковылял к отпавшему при ударе о землю рюкзаку с НЗ. Он разложил все его содержимое на земле и проверил по списку.
К его огорчению, дела обстояли слишком уж хорошо: радиомаяк работал, из продуктов ничего не пропало, оружие было в исправности. Вообще-то фортуна могла бы и усугубить положение, но усугублять его самому Петру почему-то не хотелось.
Оставалось уповать на везение. Через два часа хватятся ракетоплана, который не выйдет на связь, еще через час поднимется переполох, и начнутся пока бессистемные, а потому бестолковые поиски… Авось будут искать по трассе полета, и никому в голову не придет, что обнаглевший донельзя практикант вздумал отключить автопилот. Если не догадаются, поиски, учитывая ограниченные возможности Базы, затянутся на сутки, а то и больше, и Петр успеет самостоятельно добраться до Купола, а не будет накрыт посреди поля, как мотылек сачком. Он даже мысленно представил, как он входит в Купол, включает передатчик, настроенный на волну Базы, и усталым, но абсолютно спокойным голосом четко сообщает об авиационной катастрофе и о марш-броске с полной выкладкой длиною в сто с лишним километров, полном трудностей и схваток с неизвестными науке чудовищами…
На всякий случай Петр выключил радиомаяк, хотя радиус действия того ограничивался лишь двумя десятками километров.
Если бы корпус радиомаяка не был намертво пришпилен к рюкзаку, Петр, наверное, выбросил бы его. Но выкидывать рюкзак означало и расстаться с частью НЗ, а вот этого-то Петру делать и не хотелось. Авантюра авантюрой, но должна быть уверенность в ее счастливом исходе, иначе это было бы просто хорошо организованным самоубийством. Мало ли что…
Петр не стал испытывать судьбу и ограничился лишь выключением радиомаяка. При необходимости его всегда можно было бы включить. И без того ситуация была сногсшибательной…
…К полудню Петр отмахал километров тридцать. Церус уже стоял высоко и довольно сильно припекал. Панама не спасала: по лицу струился пот, заливая глаза; раскаленная голова полыхала жаром. Температура воздуха была не слишком высокой, но совсем пропал ветер, и это создавало своеобразный парниковый эффект: Петр варился в собственном поту, медленно, но верно приближаясь к точке кипения. Он пытался обмахиваться панамой, но это больше напоминало помахивание березовым веником в парной бане.
Оптимизма у Петра поубавилось. Рюкзак уже не казался таким легким, а ремень карабина все глубже врезался в плечо.
Еще через час Петру захотелось просто сесть в траву, врубить радиомаяк на полную мощность, так, чтобы он заголосил на всю планету, и, откровенно размазывая по щекам слезы, ждать спасения. Он гнал от себя эти пораженческие мысли, но они преследовали его, становясь навязчивой идеей. Он пытался считать шаги, чтобы как-то отвлечься, но мысли о помощи пролезали между числами, сбивая со счета и удивительным образом складываясь в рифмы в такт ходьбе.
…Когда Петр в первый раз споткнулся, то не удивился этому. Он с готовностью клюнул носом в мягкую траву, ощутив лицом ее удивительную свежесть и нежность, и обмяк. Перевернувшись на спину, Петр несколько минут полежал, упираясь плечами в рюкзак, потом освободился от него и сел.
— Ну что, — утерев лицо, сказал он вслух самому себе. — Ноги не держат? Дожил, дистрофик: микроб подножку подставил! Если дела так пойдут и дальше, то они тебя просто задавят! Навалятся всем гуртом и задавят!
Петр горестно вздохнул и, кряхтя, стал подниматься.
— Враги сильны, но мы сильнее!!! — Он с трудом разогнул спину и, держась за поясницу, поглядел по сторонам.
"Удивительно унылое место… — неприязненно подумал он. — Идеальное для испытаний сосунков вроде меня. Полигон… Цыплячий полигон…"
Вокруг была равнина, голубая равнина с теми же дурацкими цветами искусственной раскраски, такая же бесконечная, как и шесть часов назад. Будто Петр и не трогался с места.
Он с натугой забросил на спину рюкзак и поплелся дальше.
…Во второй раз он споткнулся уже основательно. Ботинок правой ноги, готовящийся коснуться земли и принять на себя вес уже ушедшего от точки равновесия тела, уткнулся в невидимый в траве камень, и Петр, глядевший в этот момент в сторону, пикирнул головой вниз. Он ушиб о землю нос, а ушедший вперед карабин больно ударил его магазином по затылку.
Петр тихо взвыл и, чертыхаясь, сел, проклиная эту планету и особенно ее полезные и вредные ископаемые. Он высвободил руки из лямок рюкзака и, нахлобучив на самые глаза отлетевшую было панаму, принялся искать злокозненный камень, желая совершить над ним ритуальный танец каннибалов.
К своему удивлению и огорчению, камня он не обнаружил, хотя искал довольно упорно.
— Ну вот… — с унынием в голосе сказал он, плюхнувшись в траву. — Враги наращивают силы! А мы, увы, по-прежнему не в форме!
Петр встал и движением штангиста, берущего рекордный вес, затащил на плечо тяжеленный рюкзак.
— Враги одерживают верх! Но мы не собираемся сдаваться! Мы будем биться до последнего! — Согнувшись в три погибели под тяжестью рюкзака и карабина, он брел, глядя себе под ноги в траву, где были, казалось, разбросаны мириады камней, мечтающих о том, чтобы Петр на них натыкался.
…Он опять споткнулся, хотя мог бы поклясться, что никаких камней в траве не видел, и мешком свалился на землю.
Петр разразился длинным, не переводимым ни на один из земных языков ругательством, с трудом поднялся и, высоко поднимая ноги, стал топтаться на том месте, где, по его предположению, скрывался в траве камень.
