Павел Дмитриев - Квадратное время

Ознакомительная версия.

Все права этой работы защищены автором, будь то в целом или её части, в частности, права на перевод, перепечатку, повторное использование иллюстраций, декламация, радиовещание, воспроизведение на микрофильмы или любым другим физическим способом, и передача или хранение и поиск информации, электронной адаптации, компьютерного программного обеспечения, или с помощью аналогичных известных сейчас или разработанных в будущем средств.

© 2017, Павел Дмитриев

Одесса, апрель 1930 (3 месяца до рождения нового мира)

Много ли нужно для счастья в двадцать пять лет? Яркое весеннее солнце в спину, перекрывающие рокот толпы крики продавцов фастфуда, под ногами подрагивающий от неспешной локомотивной толчеи асфальт, со всех сторон солидное клацанье буферов, разноголосые, переливчатые гудки и непонятный звон металла… А еще, как настоящий подарок, из репродуктора доносится немилосердно шипящая, но вполне узнаваемая песня «Я милого узнаю по походке», под которую невольно вспоминается надрывно рвущий гармонь Гарик Сукачев.

Впереди носильщик, эдакий здоровенный детина в нелепой форменной фуражке и сером засаленном фартуке поверх старой солдатской шинели. Не просто так – он тащит за спиной на подставке-сиделке наш багаж. Странный атавизм, везде в Европе для этого используют специальные, похожие на двухколесную тачку тележки, однако «жемчужину у моря» научно-технический прогресс упорно обходит стороной. Хотя, скорее просто нет надобности, не часто у советских пассажиров встречаются пудовые сундуки или необъятные кучи коробок-картонок.

Даже наши, далеко не самые огромные в мире чемоданы, явно смущают окружающих новизной и мягким блеском импортной кожи. Что отнюдь не мелочь, а реальный статус, который легко удерживает на расстоянии докучливых газетчиков, лотошников Главдорбуфета, кроме того, заставляет мелкотравчатых служителей железнодорожных законов брать под козырек вместо очередной проверки документов. Более того, чемоданы как магниты притягивают взгляды хорошеньких девушек.

Последнее скорее обидно, чем приятно. Надеюсь, им без багажа есть на что посмотреть: мой рост под метр девяносто, не страшные, как я в глубине души надеюсь, черты лица. Основу «прикида» составляют темно-серые, в крупную синюю клетку пиджак и широкие брюки с манжетами, к которым прилагается белоснежная рубашка с закругленными по последнему слову моды уголками воротника. Неплохо проработаны и детали: небрежно повязанный галстук, весь в черно-золотых узорах, да новенькие броги, чуть поскрипывающие при каждом шаге. Как вишенка на торте – абсолютно бессмысленная, но обязательная по местным правилам приличия кепка.

Дорого, броско, но ведь не нужно каждому встречному-поперечному объяснять, что чуть более года назад я и сам таскал мешки в порту – как обычный грузчик. А все внешние признаки моего достатка и успеха лишь антураж авантюрного спектакля, который пытается разыграть на просторах молодой советской республики Яков, мой старший, аж тридцатилетний партнер и идейный вдохновитель. Заодно – тщеславный наглец в своей нелегкой «работе» и кичливый франт в одежде. Даже сейчас вместо добротной, но вполне тривиальной классики к серым бриджам он натянул вызывающие гольфы до колена в мелкий черно-белый ромбик, массивные черно-белые же штиблеты, а пиджаку предпочел шерстяной джемпер, разумеется, одной расцветки с гольфами. Хорошо хоть кепка обычная, серая, иначе впору выходить не на перрон одесского вокзала, а прямиком на арену цирка, клоуном.

Стоит ли жаловаться на качество реквизита? За несколько месяцев совместного путешествия я успел полюбить милую привычку моего спутника проводить каждый день как последний, чего бы это не стоило. Поэтому ничуть не расстроился, когда для покупки билетов в родном городе он обратился в отдельное окно кассы, приметное, кроме скромной таблички «управление спальных вагонов прямого сообщения», совершенно невероятным для данного места и времени отсутствием очереди.

Приятная и безукоризненно вежливая девушка небрежно глянула на наши справки-разрешения с места работы и, почеркавши колонки цифр на бумажках под копирку химическим карандашом, выдала ярко-красные типографские квитанции-плацкарты.[1] На каждой красовалась изрядно подзабытая мной аббревиатура наркомата путей сообщения и его пиратский герб – перекрещенный с якорем абордажный топор. Калькуляция стоимости служила основанием для взыскания целых сорока трех рублей – за мягкость, место и белье.

Этой суммой дело не ограничилось. Уже в обычной кассе Яков, ткнув пальцем в скромный плакатик «по плацкарте Н. К. П. С. билеты приобретаются вне очереди», уверенным жестом оттер от окошка всех желающих и взял два билета «в мягкий», по восемьдесят четыре рубля за каждый. По здешним меркам – двухмесячный заработок среднего рабочего, иначе говоря, безумные деньги за чуть более чем двухдневный вояж до Москвы.

Результат стараний по повышению комфорта не замедлил воплотиться во вполне материальный объект. Последним в составе и, соответственно, первым со стороны вокзала нас ждал более чем примечательный вагон. Не знакомый мне по вояжу в Ленинград первоклассный синий, не желтый второго класса и, конечно, не обычный зеленый, как здесь принято говорить «жесткий». Его обшитый дорогим деревом корпус светился благородной фактурой[2] как будто сам по себе. Потемневший от времени, местами облупившийся лак ни капли не мешал, наоборот, он придавал вагону сходство с океанской яхтой, получившей свое и от седых пенных гребней штормов, и от обжигающего солнца тропических штилей. Начищенные бронзовые поручни и оконные наугольники еще более усиливали впечатление, в подобранном сочетании они блистали на солнце с какой-то особой, тяжелозвонной силой.

«Так вот ты какой, международный спальный»! – ударила короткой искрой догадка.

Перед глазами встала бесконечно далекая, но все еще памятная спокойным уютом комнатка в Хельсинки, неяркая лампа под зеленым абажуром, и под ней – перечерканный тут и там карандашом томик «Трех столиц» Василия Шульгина, в котором, собственно, я впервые наткнулся на воспоминания о подобном слипингкаре.[3]

Как давно и недавно это было!

Но предаваться воспоминаниям некогда. Пожилой усатый мужчина в новехоньком синем френче встречал нас у распахнутых дверей вагона. Приколотая к груди золотая номерная бляха «проводник-истопник» и роскошная черная фуражка с синим кантом придавали ему вид настоящего командира. Однако рассмотрев билеты в наших руках, кондуктор незамедлительно переломился в пояснице. Начищенная до блеска пиратская эмблема ярко сверкнула под лучами солнца.

– Сделайте одолжение-с, господа, проследуйте в шестое купе, рассаживайтесь со всяческим удобством-с.

Роскошь внутреннего убранства сразила меня наповал на первом же шаге. Стены коридора радовали уставший от пролетарского конструктивизма взгляд панелями благородного красного дерева и вставками из тисненого плюша. Окна прятались под гардинами, собранными в затейливые рюши. Тусклой бронзой светилась массивная инкрустация молочных плафонов. Ручки дверей удивляли банковской точностью и надежностью. Туфли тонули в начавшей вышаркиваться, но все еще очень годной ковровой дорожке.

Как будто вернулись старые довоенные имперские времена, за окнами счастливый четырнадцатый, а не суетливая, пошлая, да еще поиздержавшаяся до последнего предела весна тридцатого года.

– Куда класть прикажите? – носильщик за спиной бухнул сапогами, разом стирая наваждение.

– Тебе лучше знать, братец, – со смешком ответил Яков, уступая место в узком проходе. – Да смотри поаккуратнее там, кожу не поцарапай!

– Ведь наверняка в Германии вагон делали, – не смог я удержать давно вертящийся на языке вопрос. – Ей-ей, не под силу было царской промышленности такие чудеса сотворить, да еще в количествах, чтоб хватило в Одессу гонять!

Вместо ответа Яков указал рукой на закрепленную над дверями табличку: «Верхне-Волжскiй заводъ, городъ Тверь. 1904 годъ. Купе № 6».

Между тем носильщик закончил упихивание наших чемоданов и узлов, получил долгожданную полтину серебром и вместе с густым ароматом дегтя утопал к выходу.

Можно осмотреться. Прямо напротив, на уровне глаз, мягкая подушка в массивной деревянной раме, она же верхняя полка. Широко раскинулась вдоль стены, то есть совсем немного нависает над широченным, аж трехрамным окном. Справа диван с прихотливо изогнутыми ореховыми подлокотниками и высокой «тронной» спинкой. Очень удобно, ничто не мешает плюхнуться с размаху на мягкие пружины поближе к столику. Но откуда вторая полка в двухместном купе?! Резко перевожу взгляд: дивана напротив нет и в помине, вместо него широкое кресло, а дальше перегородка выступает внутрь купе, и, черт возьми, там еще одна дверь. Неужели… Точно, уборная! Хотя, нет, только раковина умывальника, да вдобавок, судя по виднеющейся в глубине второй двери, одна на пару купе.

Ознакомительная версия.