Рэй Олдридж
Лудильщик Плоти и самый одинокий человек на свете
Город Нереус медленно дрейфовал на восток по планетарному океану мира Чолдер.
Диам Гавагол сидел на вершине опоясывающего город мола. Далеко внизу, под его свисающими ногами, взрывалась светящейся пеной бесконечно волнующаяся поверхность. В глубине плавали бесчисленные существа, и путь каждого из них отмечала борозда холодного огня.
Он вновь подумал о том, чтобы скользнуть в полуночную воду.
Уронив голову на руки, потер глаза.
Чуть позже, прижимаясь к друг другу лоснящимися телами, мимо проследовала в тесном строю стайка человеческих мореформ. Он стал с завистью следить за игривой возней потомков города. До него протянулись струйки их мокрого смеха.
— Шутку! — Хрипло крикнул Гавагол вниз. — Расскажите мне, что вас веселит!
Они не обратили на него никакого внимания, и вскоре мерцающий след от их прохождения потерялся возле громадного изгибающегося края города.
Он вздохнул, затем смотал парализующую сеть, которую установил, надеясь поймать русалку. Похоже, блестящие гелевые браслеты не годятся в качестве приманки. Беда в том, что Гавагол не имел ни малейшего представления о предпочтениях водяных.
Завтра вечером он попробует еще раз, с другой приманкой; может ему повезёт.
Он не хотел причинить вред морскому народу. Наготове просторный резервуар, со всем необходимым для гостя. Но он должен с кем-то поговорить. Изоляция в городе сводит его с ума.
Если бы они только поговорили с ним, а не смеялись и уплывали… Они должны научиться любить его. Он знал это, он просто знал это.
Под утро Гавагол забылся на час или два беспокойного сна, полного тревожных видений. В них он то дрейфовал под неподвижным солнцем посреди безжизненного моря, слишком обессиливший, чтобы плыть. То, замороженный во льду, беспомощно взирал на холодную, беззвездную ночь. Или обнаруживал себя совершающим переход по бесконечной каменистой пустыне; чересчур уставший, чтобы сделать еще один шаг, но не в состоянии остановиться.
После пробуждения, чувство долга привело его к пульту управления в Башне. Из окон, которые охватывали по периметру контрольную комнату, Гавагол мог обозреть всю обширную панораму города. Сильная, неприятная на вид зыбь, порождение одного из далеких экваториальных циклонов, поднимала буруны у юго-восточного мола. В ответ город едва ощутимо покачивался, пока гигантские мономольные блоки согласованно перестраивались, плавно скользя вдоль друг друга.
Это движение практически не отражалось на Башне. Но он знал, что пустые залы внизу заполнены приглушенным скрежетом древних механизмов.
Он предпочитал звуки города в непогоду тишине безветрия. Это делало Нереус почти живым.
На основной панели управления его пальцы затанцевали над светлячками горящих индикаторов. Бесчисленные датчики во всех частях города отдавали свои данные, и они текли в Башню к его усталым глазам.
Он видел всё.
Он зарегистрировал снижение в армии чистильщиков-прилипал, странствовавших по сочлененным сегментам корпуса. Город уже отдал распоряжение автоматической фабрике, которая восполнит их численность.
Убедился, что запасы некоторых металлов стали ниже минимума. Город уже открыл шлюзовые отверстия, через которые морская вода поступила к добывающему оборудованию.
Отметил, что впереди забредший с севера циклон. Город уже изменил курс.
Город был саморегулирующимся механизмом, который никогда не требовал его вмешательства, и это было частью проблемы. Возможно, имей его работа больше смысла, это сняло бы часть бремени одиночества.
Его пробил озноб, когда он считал показания из Мареммы. «Звездный кутеж», небольшой пансион из этого древнего квартала, сигнализировал о постояльце. Вино рекой лилось из крана, автоповар непрерывно готовил яства.
Кто бы это мог быть? За два долгих чолдерийских года, что он находился в города, это был первый визит хоть кого-либо.
Возможно, гость преступник? Или работорговец?
Маремма был одним из наименее любимых районов города для Гавагола. Спеша через узкие проходы, он сжимал в кармане станнер. Пугающие фрески, все еще ясные через тысячу лет, корчились на каждой стене. Причудливые фасады наплывами проявлялись посреди буйной мешанины небольших садов и некогда бывших внутренними двориков, оскорбляя всякое чувство упорядоченного.
Гостиница располагалась посреди одного из многих городских яхтенных бассейнов. Открывшийся вид остановил и поразил Гавагола. У причала лежал космический корабль, пришвартованный к грифоноголовой тумбе.
Чёрный корпус, изрытый следами неисчислимых световых лет, мягко покачивался в лагуне. Дизайн явно Чужих. Для человеческого глаза этот состоящий из множества фасет цилиндр выглядел противоестественно.
Собрав всё своё мужество, он решительно шагнул через диафрагму входа в «Звездный кутёж».
Его ладонь вспотела на рукояти станнера, но он продолжил держать его в карман. В приятном полумраке помещение никого не наблюдалось. Затем послышался какой-то шум за поблескивавшим перламутром баром.
— Кто здесь? — спросил Гавагол, пристально всматриваясь.
Единственным ответом стала приглушенная возня и звук бьющейся посуды.
Гавагол подошел ближе. — Эй, там, — сказал он, — что вы делаете? Это частная собственность. Вы не авторизованы.
Из тени за стойкой медленно вытянулась невероятно высокая фигура, и Гавагол сделал непроизвольный шаг назад.
— Авторизован? — Фигура обладала глубоким, холодным голосом. — Авторизован? Я бывал здесь еще до того, как нерианцы заселили океан. — А ты кто такой? — Незнакомца пошатывало, хотя голос звучал абсолютно трезво.
Гавагол сглотнул. — Я здешний смотритель, меня уполномочило правление…
Таинственный гость издал звук, удивительно напоминающий старческое хихиканье. Затем, осторожно переставляя ноги, обогнул стойку бара и вышел на свет.
Гавагол никогда не видел человека более неопределенного возраста. Годы оставили на нем свои следы: гладко выбритое лицо устилали миллионы мелких морщин; под старинной бархатной шляпой виднелась грива спутанных, седых до белизны волос; глаза глубоко утонули под густыми бровями. Но человека переполняла жизненная сила. Стиль его одежды выглядел архаично, но одновременно и франтовато. Длинные руки перекатывались гладкими мускулами. Его губы были полными, красными, и когда он рассмеялся, то показались крепкие белые зубы.
