Наконец, он решился. — Да, — сказал он. — Я принимаю твоё предложение с благодарностью. Только не забудь, что это не твоя обычная сделка ради развлечений. «Кнопка мертвеца» отслеживает сигналы мозга. Залезешь в мой разум… ну и… конец кораблю.
Лудильщик раздул ноздри, неприязненно поджав жесткий рот. — Не волнуйся. Ты недостаточно нравишься мне, чтобы вправлять тебе мозги.
Пробуждение вышло странным, во тьме и вони. Гавагол вытянул руки, исследуя окружающее пространство, чуть менее тесное, чем в гробу. Пальцы поскребли по металлу. Запах стоял слишком сильный, чтобы его можно было как-то определить. Что-то древнее и органическое, как тысячелетняя свалка пищевых отходов. Гавагол подавился криком.
В руках чувствовалось какое-то отличие. Он ощупал свои кисти в темноте. Пальцы были слишком длинными, и с них свисали мешочки подрагивающих перепонок, а его кожа… она стала гладкой, влажной, совершенно чуждой.
Он попробовал ещё раз крикнуть, но люк регенбака уже открылся. Навалилось давление, глаза залил свет. Сильные руки подхватили его и уложили на каталку.
Он увидел Лудильщика Плоти, в жгучих глазах которого плескалось свирепое самодовольство.
— Просто полежи немного, — сказал старик со своей хищной улыбкой.
Гавагол открыл рот, чтобы заговорить, но голос не слушался. Он проглотил какую-то гадость, затем попытался снова. — Я чувствую себя как утопленник, — прохрипел он.
Лудильщик поморщился. — Я дал тебе именно то, что ты просил: море. И, напоминаю тебе, без принуждения.
Гавагол приподнялся на локтях и окинул восхищенным взглядом своё новое тело.
Серая скользкая кожа блестела оружейным металлом. Руки и ноги покрывали складки перепонок. Его нижние конечности стали на двадцать сантиметров длиннее, а тонкие пальцы ног заканчивались острыми, крючковатыми когтями. Когда он увидел свою абсолютно гладкую промежность, то заскулил и согнулся исследовать её.
Лудильщик Плоти рассмеялся, к нему вернулось хорошее настроение. — Не волнуйся. Внутренние половые органы. Ты же не хочешь, чтобы что-то жизненно важное болталось в море, где полно желающих это кое-что огрызть, а? Ты скоро привыкнешь. — Лудильщик Плоти подмигнул, и его морщины поползли вверх.
Гавагол огляделся. Отсек представлял собой джунгли эксцентричного оборудования. Везде развешаны дисплеи и сенсорные панели, светящиеся цифрами и обозначениями из десятков незнакомых алфавитов. Вдоль одной переборки расцвел блестящий клубок плазменных трубок ДНК-синтезатора генчей. С другой стороны фаланги старинных микрохирургов подняли сверкающие заросли манипуляторов, все в лезвиях, крючках и лазерах. К выстроившимся в линию маточным камерам были приварены стальные колеса-затворы, которые позволяли использовать не предназначенные для человеческих рук запорные устройства люков.
Он был возрожден из чужеродной утробы, веками насыщавшейся соками Чужих. Его передернуло.
— Ну что ещё? — Вновь раздражился Лудильщик Плоти. — Если ты не хотел моей помощи, то не должен был просить о ней. — Его глаза опасно заблестели. — Ты недоволен? — Глубокий холодный голос упал на пол-октавы к грохочущему рокоту.
Старик навис над смотрителем, ссуженные пурпурные глаза подергивались. Гавагол опрокинулся на каталку с колотящимся сердцем. Повисло молчание.
Лудильщик резко отвернулся.
— Я просто удивился. И еще, забыл упомянуть. Я не умею плавать, — проговорил Гавагол в его спину.
Лудильщик развернулся к нему, по-прежнему ощетинившийся. — Что? Теперь у тебя хватило наглости сомневаться моём искусстве? Естественно, я нарастил тебе необходимые синаптические связи. Ты будешь плавать, как угорь. Я что, новичок в этом? Кто, по-твоему, отправил людей Города в Неделимый Океан?
Лудильщик схватил толкатели каталки и вытянул Гавагола из маточной камеры. Неловко, из-за непривычной длины пальцев, смотритель вцепился в поручни, пока каталка буквально летела по древним коридорам. — Куда ты везёшь меня? — жалобно спросил смотритель.
— Не могу больше выносить твоё нытьё! — бросил Лудильщик. Каталка врезалась в порог открытого шлюза и остановилась, отправив отчаянно размахивающего руками и ногами Гавагола в свободный полет.
С оглушительным всплеском его тело плюхнулось в лагуну.
Какое-то время он боролся в облаке пузырьков. Затем новые синапсы возобладали, и он пулей разрезал воду, стремительный как дельфин.
Ликование от своей небрежной силы, от обретенной грации, от прохлады прикасающейся к его обнаженной коже воды, распирало его. Он мчался по лагуне от края до края, набирая достаточную скорость, чтобы полностью выпрыгнуть над её поверхностью. Он обнаружил, что под водой его ноздри закрывались как у тюленя, а емкость его легких возросла достаточно, чтобы позволить ему пятнадцать минут комфортного погружения.
Но потом солнце, светящее через толстый прозрачный мономол циклонной защиты, обожгло его нежную новую кожу, и он скользнул под тенистый навес набережной.
Там он завис в тишине и неге, посматривая на космолет Лудильщика Плоти. Шлюз был плотно закрыт; за отверстиями в обшивке корабля, выстроившихся в ряд вдоль корпуса в точности как боевые порты античных морских судов, не наблюдалось никакого движения.
Когда наступили сумерки, Гавагол медленно плыл по эксплуатационному протоку. От страха пополам с ожиданием у него ныло под ложечкой.
Канал вился среди корпусных блоков, заворачивая затем вдоль изогнутого мола в открытое море. На выходе турбулентность от движения города подхватила Гавагола, заставив беспомощно побарахтаться несколько мгновений.
Он распростерся над бездною, глядя в черную воду. Поднял голову, и увидел скользящие прочь от него огромные стены города.
Внезапно его охватил ужас потеряться в одиночестве в океане. Он изо всех сил поплыл в направлении города, и тут же его паника растворилась в пузырьках серебристого смеха. В своем новом теле он мог легко догнать город.
Неукротимый и торжествующий от своих обретенных способностей, он вспорол водную толщу, оставляя фосфоресцирующий след.
Взлетая над верхушками волн, Гавагол случайно заметил близкое сияние холодного света, и подумал о хищниках, населявших Неделимый Океан: огромных зубастых скуоолах, с длинными, усеянными хватательными крючками, щупальцами; быстрых ядовитых морских песцах; косяках прожорливых рыб-мясников.
Он повернул к безопасности волнорезов города, но прежде его поймали. Облако голубых огоньков окутало его, наполнив пространство вокруг него возней, ощущением любопытных рук на его теле, а затем прикосновением зубов какого-то юного создания, решившего попробовать его на вкус.
