Ознакомительная версия.
Алексей Евтушенко
Право на кровь
Десять утра, а в редакции уже пахнет так, словно здесь провел веселую ночь взвод гренадер-гвардейцев, ни в чем себе не отказывая. Смесь паров алкоголя, табачного дыма и дешевых женских духов. Последние, впрочем, не особо выделяются – наши редакционные дамы в этом отношении солидарны с мужчинами и всегда предпочтут табак и виски парфюму. И не потому, что все из себя такие продвинутые суфражистки. Просто в накуренной комнате работать все-таки можно, а вот там, где полчаса посидела какая-нибудь облитая с ног до головы духами по четыре гроша за флакон мадам Стефа с улицы Святых Горлиц, – уже нет. Сначала надо долго проветривать, невзирая на погодные условия за окном.
А не пускать мадам Стефу тоже нельзя, ибо ее вполне легальное, хоть и не слишком благонравное заведение каждую неделю из месяца в месяц размещает на страницах наших «Вечерних известий» рекламу по самым высоким расценкам. И минимум на четверть полосы.
Кстати, нынче за окном дождь.
Я не успеваю дойти до своего отдела уголовной хроники, как оттуда в коридор, словно грешник из адского пекла, вываливается коллега Зина. Узел галстука на боку, в углу рта окурок сигары, рожа небритая, глаза красные. Правая рука уже в рукаве плаща, левая делает попытку туда попасть, и видно, что попытка эта не первая.
– Грег! – с энтузиазмом восклицает он. – Наконец-то! Тут за тобой главный уже курьера хотел посылать. Но я сказал, что ты будешь с минуты на минуту. И оказался прав. Спас твою задницу, можно сказать.
Курьера. Никак не могу привыкнуть, что на весь город от силы три десятка телефонных номеров. Ко всему привык, а к по-черепашьи медленному распространению информации не могу. Поначалу из-за этого даже попадал в весьма неловкое положение. Говоришь, к примеру, вполне приличной барышне при расставании: «Ладно, пока, я позвоню». А она смотрит на тебя и не знает – то ли ты издеваешься, то ли шутки у тебя настолько дурацкие, что впору за них дать по морде. В заведении-то мадам Стефы как раз телефон один из первых в городе появился, и все об этом знают.
– Ты о моей заднице не беспокойся, – говорю. – Лучше свою голову побереги.
– А что моя голова? – настораживается Зина.
– А то, что, по последним данным медиков, винные пары разжижающе действуют на головной мозг.
– Вранье, – беспечно машет рукой коллега. Он уже попал в рукав, застегнул плащ и теперь полностью готов добежать под дождем до «Веселого репортера», где ему нальют первый на сегодня стаканчик.
Все правильно, десять часов и пять минут утра – самое время для первого стаканчика.
– Если бы, – продолжаю. – Да только я лично был третьего дня на вскрытии трупа Скалолаза в городском морге. Так у него, поверишь, не мозги, а чистый студень. Желе. Даже извилин почти не видно. Как пил Скалолаз, ты знаешь. Особенно последнее время.
Скалолаз был известнейшим в городе вором-форточником, способным по голой стене, цепляясь за малейшие выступы и русты, забраться с тротуара на крышу любого дома в городе. Ну, почти любого. Погиб он глупейшим образом – сорвался по-пьянке с узкого карниза пятого этажа во время попытки проникновения в богатую квартиру одного торговца мебелью, о чем я лично давал заметку в двести слов в позавчерашнем номере.
Несколько секунд Зина не сводит с меня воспаленных глаз, стараясь определить, разыгрываю я его или нет, и, не определив, удаляется по коридору в явной задумчивости. Вот и хорошо. Глядишь, и половиной стаканчика на сей раз обойдется. Хотя вряд ли. У всех репортеров всех трех городских газет особым шиком считается выполнять свои профессиональные обязанности подшофе и при этом не допускать фактологических, грамматических и стилистических ошибок. Не говоря уже о том, чтобы задержать материал или не сдать его вовсе. Помнится, к подобному стилю работы мне тоже пришлось привыкать долго. Только таблетками алкокиллера и спасался. Да и сейчас без него никуда, чего греха таить.
Сворачиваю к главному.
Наш секретарь Фелиция, не выпуская из зубов папиросу, работает за пишущей машинкой, как толковый пулеметчик времен Первой мировой за «максимом». Татата-тататата-та, татата-тата – разносятся по приемной скупые и точные очереди ударов по клавишам.
– Привет, Фелиция!
– Привет, Грег. У себя.
Дверь в кабинет главного раскрыта, но я все равно стучу.
– Кому там жить надоело? – вопрошает хриплый баритон из глубины кабинета, и по этой фразе я сразу понимаю, что настроение у главного рабочее, можно общаться.
Вхожу, не снимая плаща и шляпы. А зачем, если сейчас наверняка снова под дождь?
– Дверь закрой и садись, – командует главный.
Закрываю, прохожу, сажусь, сдвигаю шляпу на затылок, умеренно демонстрируя независимость.
– Записывай, улица Кожевников, дом семь, квартира четыре, второй этаж, вход со двора.
Достаю блокнот и карандаш. Я запомнил адрес, но все равно записываю, это профессиональное.
– И что там? – спрашиваю. – Убили кого-то?
– Семью, – пожевав губами, сообщает главный. – Вроде бы. Семь… нет, уже восемь минут назад мне наш человечек из городской полицейской управы позвонил. Обходится недешево, но отрабатывает честно. Так что давай отправляйся, и жду от тебя пятьсот слов в номер. На первую полосу.
– Пятьсот? – удивляюсь. – Не много? Или вы чего-то не договариваете?
– Убита семья из пяти человек, – веско говорит главный. – И не какая-то шелупонь с Овражной, вполне уважаемые люди, честные налогоплательщики. Муж, жена, трое детей – мальчик и девочки. Четырнадцать, десять и семь лет. Мало тебе? Причем мне намекнули, что имеют место некие довольно необычные и даже весьма странные обстоятельства.
– Какие именно?
– Вот ты и разберись. И помни, до двенадцати материал должен быть в наборе.
– Эй! – возмущенно восклицаю я.
– Ладно, до половины первого, – милостиво разрешает главный. – Но это крайний срок и только для тебя.
А вы говорите, плащ и шляпа. Репортеру нашей газеты иногда папиросу спокойно выкурить некогда, не то что раздеться. Хорошо, что я не курю. Не могу себя заставить, хоть убей. Поначалу, конечно, удивлялись, а потом ничего – привыкли. В конце концов, не один я здесь такой, попадаются некурящие мужчины, хоть и редко. Опять же, сошло за безобидное чудачество, легкий бзик, без которого нет истинно творческой личности. А я, как любой нормальный репортер, просто обязан себя таковой считать. И, соответственно, таковой меня должны считать окружающие. Иначе не впишусь в образ.
Сбегаю по ступенькам, выскакиваю под дождь, оглядываюсь в поисках дежурного лихача – обычно один или два ожидают неподалеку от здания редакции. До улицы Кожевников пешком минут десять, но время уже дорого. И дело не в том, что три часа до сдачи материала – это мало. Наоборот, за глаза. Просто знаю по опыту, что в таких делах важно идти по горячим следам, тут работа газетчика мало чем отличается от работы полицейского сыскаря.
Ознакомительная версия.
