Джон Браннер
Иуда
Пятница. Вечерняя служба приближалась к концу. Сквозь разноцветный пластик витражей в собор проникали лучи заходящего весеннего солнца, отчего пол в центральном проходе выглядел словно мокрый асфальт с радужными пятнами от пролитого масла. На алтаре из полированной стали непрерывно вращалось серебряное колесо, поблескивающее в свете негасимых ртутных ламп, установленных по краям. Над колесом, выделяясь на фоне темнеющего восточного неба, возвышалась статуя Бога. Хор, наряженный в стихари, пел гимн "Слово господне создало сталь", а священник сидел, уткнувшись подбородком в сложенные руки, прислушивался к пению и размышлял, доволен ли Господь его только что произнесенной проповедью о втором пришествии.
Почти вся конгрегация покорилась музыке, и лишь один человек в конце самого дальнего ряда стальных скамей нетерпеливо ерзал, нервно сжимая в руках резиновую подушечку со стоящего перед ним пюпитра. Ему просто необходимо было занять чем-то руки, иначе они непроизвольно тянулись к массивному предмету во внутреннем кармане простенького коричневого пиджака. Водянистые голубые глаза человека беспокойно обегали плавные, устремленные ввысь обводы металлического храма, но всякий раз, когда взгляд его натыкался на изображение колеса, которое архитектор - а возможно даже и сам Бог - внес во внутреннее убранство везде, где только можно, человек быстро опускал глаза.
Гимн завершился пронзительным диссонансом, и верующие встали на колени, опустив головы на резиновые подушечки. Священник произнес Благословение Колесу. Человек в коричневом пиджаке не прислушивался специально, но все же уловил несколько фраз: "...пусть оно ведет вас назначенным курсом... служит вам вечной опорой... и приведет вас в конце концов к умиротворению истинного вечного круговорота..."
Он поднялся с колен вместе со всеми. Под звуки электронного органа хор удалился, и, когда священник скрылся за дверью ризницы, верующие, шаркая ногами, двинулись к выходу. Лишь один человек остался сидеть на скамье.
Про таких говорят обычно "не стоит второго взгляда": песочного цвета волосы, усталое, изможденное лицо, желтые, неровные зубы, плохо подогнанная одежда, глаза немного не в фокусе, словно человеку нужны очки. Служба, очевидно, не принесла ему умиротворения.
Когда все вышли из храма, человек встал и аккуратно положил на место резиновую подушечку. Глаза его закрылись, губы шевельнулись, и, словно это действо помогло ему принять наконец решение, человек собрался внутренне и стал на мгновение похож на ныряльщика, готовящегося к прыжку с большой высоты. Он оставил свою скамью и беззвучно двинулся по резиновой дорожке в центральном проходе к маленькой стальной двери, на которой значилось одно-единственное слово: "Ризница".
У входа в ризницу человек позвонил в звонок. Дверь открыл младший послушник, молодой человек в серой рясе, сплетенной из металлических колец и позвякивающей при каждом движении, в серых блестящих перчатках и гладкой стальной шапочке. Обезличенным голосом, какой вырабатывается после тщательной подготовки, послушник спросил:
- Вы нуждаетесь в утешении?
Человек кивнул, нервно переминаясь с ноги на ногу. Через открытую дверь были видны несколько религиозных картин и статуй, и он опустил взгляд.
- Как вас зовут? - осведомился послушник.
- Карим, - ответил человек. - Джулиус Карим.
Произнеся свое имя, он на мгновение замер и настороженным беглым взглядом скользнул по лицу послушника, пытаясь прочесть в нем какой-то отклик. Но послушник никак не отреагировал, и Карим успокоился, когда тот коротко приказал ему подождать, пока он сообщит священнику.
Как только Карим остался один, он пересек ризницу и остановился перед картиной, висевшей на дальней стене, "Непорочное изготовление" кисти Ансона, где изображалось легендарное появление Бога: небесная молния, ударяющая в стальной слиток. Картина была выполнена великолепно, особенно мастерски художник использовал электролюминесцентную краску для изображения молнии, но на лице Карима это произведение живописи вызвало такое выражение, будто его тошнило, и через несколько секунд он отвернулся.
Вскоре вошел священник, все еще в рясе для богослужения, которая указывала на его принадлежность к Одиннадцати приближенным Бога, но уже без головного убора, скрывавшего во время проповеди бритую голову. Его белые изящные пальцы поигрывали с висящим на платиновой цепочке символом Колеса, украшенным драгоценными камнями. Карим медленно повернулся к нему, подняв правую руку в незаконченном жесте. Назвав свое настоящее имя, он, конечно, рисковал, но его успокаивала мысль о том, что оно, возможно, до сих пор держится в секрете. А вот его лицо...
Однако священник никак не показал, что узнает его, и профессионально звучным голосом произнес:
- Чем я могу быть полезен тебе, сын мой?
Карим расправил плечи и ответил прямо:
- Я хочу говорить с Богом.
Священник обреченно вздохнул с видом человека, привыкшего к подобного рода просьбам.
- Бог невероятно занят, сын мой, - забормотал он. - На нем лежит забота о духовном благосостоянии всего человечества. Может быть, я смогу помочь тебе? Ты пришел с какой-то определенной проблемой, для решения которой тебе требуется совет, или ты ищешь более общих божественных наставлений относительно того, как программировать свою жизнь?
Карим смотрел на него с недоверием и думал: "Этот человек действительно верит! Его вера - не просто притворство ради наживы, а глубоко вросшее честное убеждение, и это ужаснее всего: уж если верят даже люди, бывшие со мной в самом начале..."
- Я признателен вам за доброту, святой отец, - сказал он, - но мне нужно нечто большее, чем просто совет. Я молился... - на этом слове он запнулся, - ...молился долго и искал помощи у нескольких священников, но так и не достиг умиротворения истинного круговорота. Когда-то, давным-давно я имел честь видеть Бога в стальном обличье, и я хочу лишь снова получить такую возможность, вот и все. Хотя я не уверен, что он меня помнит.
Последовало длительное молчание, во время которого темные глаза священника неотрывно глядели на Карима, и наконец он произнес:
- Помнит тебя? О да! Он наверняка тебя помнит, но теперь тебя вспомнил и я!
Голос его дрожал от едва сдерживаемой ярости. Рука потянулась к звонку на стене.
Отчаянье словно вдохнуло в сухощавое тело Карима силу, и он бросился на священника, отбив в сторону его руку всего в нескольких дюймах от цели, сшиб его с ног, ухватился за крепкую цепь на шее и затянул ее, собрав все свои силы до последней капли. Цепочка глубоко впилась в бледную кожу священника, но Карим, словно одержимый, тянул ее и дергал, потом перехватывал и тянул еще сильнее. Глаза священника вылезли из орбит, он издавал какие-то отвратительные хриплые звуки и, размахивая кулаками, бил набросившегося на него человека по рукам, но силы оставляли его, и вскоре он затих.
