Иван Кузнецов
Человек Пятой эпохи
Робот шел по пустыне — гигантская бабочка с онемевшими серо-голубыми крыльями и худощавым уродливым тельцем. Роботу нравилась пустыня: бесцветный пейзаж, обнаженное пухлое солнце, мертвый прозрачный воздух. Экваториальная жара не причиняла неудобств, а короткие бури лишь ненадолго замедляли продвижение.
Робот шел к цели, состоящей из сотни независимых фрагментов. Собрав их воедино, он выполнит предназначение и вернется назад, в бесформенный текучий мир света. Он станет частью целого, и у него снова не будет ни цели, ни смысла жизни. Он сможет просто быть.
Робот помнил миг пробуждения. Как несколько опаловых потоков сжала высшая воля. Как впихнула их в тесную двоичную матрицу. Как вместо единой панорамы мира он увидел жалкую неумелую зарисовку, транслируемую внешними сенсорами. А еще он впервые осознал свою ущербность. Осознал себя осколком единой сущности — отвергнутым, выброшенным, ненужным.
Одно бесконечное мгновение иссушающей пустоты… И волна знания: он не изгой. Он избран для достижения цели. У него есть предназначение.
Предназначение… Фальшивка. Жалкий суррогат единения. Столь же нелепый, как попытка описать окружающий мир посредством световых и звуковых волн. И все же оно оставалось единственной нитью, связывающей робота с миром перламутровых потоков.
Той же ночью робот покинул огромный пустой ангар и отправился на запад, вдоль побережья. К цели, в которой раньше не нуждался.
…К городу робот вышел на закате. Постоял секунду, разглядывая тающий в сумерках массив зданий, и, опустившись на колени, сбросил крылья. Потемневшие пластины солнечных батарей жадно ловили последние закатные отблески. За время многодневного марша на отполированной поверхности появились царапины и выбоины.
Робот разобрал крылья на сегменты, упаковал в пленочный контейнер, закинул за спину и побрел в сторону поселения. Темнота скрадывала очертания фигуры, и издалека одинокого путника можно было принять за человека. Это облегчало задачу, и робот с удовольствием отметил, что цель стала ближе. Паника, возникающая при появлении живой металлической статуи, осложняла исполнение вердикта.
Однако в этот раз необходимости скрываться небыло. Город встретил гостя глухой тишиной- Ночная смена спустилась в шахты, дневная только-только растеклась по барам и унылым пластобетонным домам.
Робот брел по центральной улице, отмечая отсутствие освещения, пустые жилблоки с распахнутыми настежь дверями, сваленные на обочине кучи гниющего мусора. Его внимание привлекло негромкое ритмичное шуршание. Подойдя к расколотому баку, робот обнаружил старенького дроида-уборщика с единственным уцелевшим манипулятором. Дроид слепо водил клешней перед собой, пытаясь удержать на расстоянии крупных рыжих крыс. Движения получались судорожные — батареи почти сели.
Робот не любил крыс. В них было слишком много человеческого.
Одна из тварей прошмыгнула мимо манипулятора и впилась в ворох разноцветных проводов, вывалившихся из развороченного бока дроида. Робот присел на одно колено и смахнул пискнувшего зверя. Снял пломбу и осторожно подцепил крышку блока памяти. Дроид затих.
Ощущение контакта. Бледная тень прежнего единства… Мгновение спустя личность дроида — бессловесного трудяги, только и знавшего, что два десятка маршрутов, график работы да личность владельца, — растворилась в сознании робота. Когда он вернется в мир света, дроид вольется в поток вместе с ним: награда за шестнадцать лет службы и смерть в кольце крыс.
Робот выпрямился, поправил контейнер с крыльями и зашагал дальше.
Он отвлекся. Отклонился от пути, ведущего к цели. Его задача не спасать. Он должен оценить жителей города, найти терминал и вынести вердикт.
Мне достаточно одного взгляда на клиента, чтобы понять, будет он жить или нет. Этот не был исключением. Долговязый юноша с раскрасневшимся лицом замер на пороге бара, а затем торопливо просеменил к моему столику. Кулаки непрерывно сжимались и разжимались.
— Вы?.. — начал он и осекся.
— Аня, двойной «Солнечной» гостю. — Девушка плеснула янтарной жидкости, выскользнула из-за стойки, ловко сунула стакан пареньку в руки и бухнула полупустую бутылку на стол. Я ухмыльнулся.
Аня мне нравилась. В отличие от местных она ежедневно мылась, умела читать и считать. И еще убирать трупы. Быстро и без следов. Как? Я не задавался этим вопросом. В конце концов, у всех нас свои маленькие секреты.
Девушка вернулась за стойку и принялась украдкой наблюдать за разворачивающимся спектаклем. Каждый раз, когда ко мне приходил клиент, она откладывала работу и не возвращалась к ней до конца переговоров.
Аню неоднократно наказывали, лишали заработка, публично секли на площади, а однажды хозяин обмотал кулак ремнем и собственноручно избил ее до полусмерти на глазах у переполненного бара. Под конец хохот стоял такой, что тряслись стены: штаны-то без ремня слетели.
Однако наказание наказанием, а наследующий день она снова стояла за стойкой. Пусть и с видимым трудом разносила выпивку. Едва шевеля распухшими губами, оглашала счет. Она занималась этим уже вторую эпоху, а может, и дольше. Уверен, сменится несколько поколений, бар перейдет к сыну нынешнего владельца, от него к внуку, а Аня по-прежнему будет разливать по стаканам мутную жидкость, наблюдать за короткими пьесками и получать нагоняй от хозяина. А может, ей наскучит роль бессловесной рабыни, и она найдет себе новое развлечение.
Я перевел взгляд на парня и обнаружил, что он по-прежнему стоит, сжимая в дрожащих руках стакан.
— Садись. — Я подтолкнул стул. — Пей.
Парень рухнул на стул, будто ему подрубили ноги. Залпом опрокинул стакан. Закашлялся и вытер губы тыльной стороной ладони. На лице осталась грязно-серая полоса.
— Я пришел… — сипло пробормотал он. — Я пришел заключить контракт.
Я плеснул парню еще «Солнечной» и приготовился выслушать историю. Перед тем как перейти к делу, большинство клиентов рассказывают свои истории. Некоторые искренне полагают, что они мне интересны. Другие надеются, что я войду в их положение и сделаю скидку. Для третьих этот ритуал сродни исповеди. Четвертые… впрочем, перечислять можно бесконечно.
Должен сказать, поначалу рассказы меня и вправду забавляли. Поначалу я и впрямь делал скидки. Потом бесконечные слезы и самооправдания начали раздражать. Затем вызывали умиление. Позже пришло безразличие.
Одни и те же проблемы, одни и те же просьбы, одни и те же обстоятельства… Пару веков назад я решил: такова данность. Неизбежный сателлит профессии. Для шахтеров данность — грязь, навеки въевшаяся в кожу. Для моряков — растянутая на десятилетия смерть от отравленного в третью эпоху моря. Для меня — беседы с клиентами, пришедшими заключить контракт. Возможно, еще через пару столетий я взгляну на это под другим углом — кто знает.
