Михаил Грешнов
СНЫ НАД БАЙКАЛОМ (сборник)
— Спелеологи — народ неразговорчивый. Это не случайно, поверьте мне. Под землей надо слушать. Очень чутко и внимательно слушать. И совсем немного разговаривать.
Руки Гарая двигаются неторопливо. Это я заметил: спелеологи неторопливы.
— Жаль, что нельзя видеть, — продолжает он. — Не говорю об инфравидении в тепловом поле — есть такие приборы, даже очки. Но через них видишь то же, что и в луче фонаря: сталактиты, скалы и ниши. Только все это хуже, чем с фонарем. Я имею в виду другое видение — шестое, может быть, десятое чувство.
— Есть такое? — спрашиваю Гарая.
Прежде чем ответить, спелеолог тщательно приглаживает выравненный свернутый шнур, откладывает моток в сторону:
— Есть.
О Гарае мне уже рассказали. Не только что он опытный спелеолог, надежный товарищ. Сказали, что он знает музыку Земли. Странно, не правда ли — музыку Земли? Уверяли, что он раздвигает скалы. Привели случай. Группа Козицкого — четверо надежных парней пропала в уральских пещерах, исчезла. Пообещали вернуться через четыре дня. И канули. Прошло пять дней, шесть, от группы ни слуху, ни духу. На седьмой день по их следу вышли спасатели. Но след затерялся в мелких озерах, ручьях. Привлекли к поиску исследователей из другого лагеря, в их числе Гарая. Спустился он в подземелье на восьмой день.
— Вот что, — сказал участникам своей тройки, поднимитесь-ка вы наверх. Оставьте меня послушать.
— Одного?..
— Одного.
Наверно, это у Гарая звучало. Как небольшое «Есть», потрясшее меня, столько в нем было силы.
Ребята ушли. Получили взбучку от штаба — у спасателей всегда организуется штаб. Чуть ли не тотчас их повернули обратно. Переспать, однако, на поверхности разрешили, чтобы вышли утром с новыми силами.
А наутро Гарай привел четверку Козицкого.
— Как ты их нашел?..
Не их прежде всего, — ответил Гарай, — ход нашел в скалах.
Козицкий клялся, что никакого хода не было. Они же не дети, у них четыре пары глаз!
Так и пошло: Гарай раздвигает скалы.
А насчет музыки — этот вопрос интересует меня. Он привел меня в лагерь спелеологов. И ведет с Гарaeм в пещеру.
Лагерь расположен в Бамбаках, на Малой Лабе.
Над рекой это невысоко — в семистах метрах. Здесь еще лиственные леса: буковые, грушевые. Выше над ними ельник. А над головой синь.
Пещера тут же, выходит из скалы на поляну.
В прошлом году ее осматривал Павел Никанорович Ветров. В этом году он привел с собой три звена спелеологов исследовать лабиринт. Пещера разветвляется под горами, тянется километров на двадцать. Имеет один или несколько выходов. Собаки, по словам старожилов, попавшие в подземелье, объявлялись по ту сторону гор в леспромхозе. Переходы и выходы надо исследовать. Но не только это привело Ветрова вторично к пещере. На Бамбаках работают буровики. Скважины дадут больший эффект, если объединить работу буровиков с геологическими исследованиями через пещеры. Ветров добился связи с буровиками. Их инженер, Санкин Дмитрий Петрович, сейчас, перед исследованием подземелья, намечает с руководителем спелеологов план работы:
— Вопрос в том, на какую глубину уходят пещеры. Нам ведь нужна глубина, Павел Никанорович.
— Километра на два, — отвечает ему Ветров.
— Два километра, конечно, значимость. — Санкин делает пометку в блокноте.
— А вот образцы. — Ветров достает из угла палатки баул, открывает крышку.
Образцы он собрал, когда у него зародилась мысль об объединении работы буровиков со спелеологией. Места, где собраны образцы, Ветров нанес на карту. Карту показал буровикам. Это и привело к тому, что Санкин сидит у него в палатке.
Инженер заинтересован, берет из баула сколки породы — коричневый, красный.
— Железо, — говорит он, — хром…
— Да, — подтверждает Ветров, — вот сурьма… Несколько минут Санкин перебирает содержимое чемодана.
— Павел Никанорович, — неожиданно говори г он, — скольких трудов стоило вам достать эти образцы?
За словами инженера скрывается другой смысл.
Санкин никогда не был в пещерах. Услышав о двадцатикилометровой длине, он призадумался. Одно дело двадцать километров на поверхности, другое — во тьме подземелий. Это, говоря осторожно, может смутить любого. Ветров понимает, в чем дело, отвечает, стараясь не усилить тревогу Санкина:
— Требуется, конечно, навык. Физическая закалка. Ну и осторожность, понятно. — И чтобы окончательно рассеять тревогу Санкина, говорит: — Пойдемте в тройке со мной.
У меня тоже особых навыков не было. Прогулки в Кунгурской пещере на Урале, в Кристальной в Подо лии почти не в счет. На Кавказ меня привело знакомство с Ветровым. В Одесской филармонии случайно мы оказались в двери при выходе из вестибюля одновременно. «Я вас узнал, — сказал Ветров, — играете на органе». — «Да, — ответил я, — а вы музыкант?» «Спелеолог». В завязавшемся разговоре я признался, что бывал в уральских пещерах, в Подолии. «Имеете интерес? — спросил Ветров. Предложил мне поехать на Кавказ: — Познакомлю с интересным человеком. Он умеет слушать музыку Земли». — «Музыку Земли?..»
Так я оказался в палатке с Гараем.
Мне рассказали о его замкнутости, резкости суждений, о любви к одиночным походам. Глядя на его плечи в сажень, квадратное туловище, на туго сжатые губы, можно лишь утвердиться в его замкнутости, суровости. Слова о том, что спелеологи народ неразговорчивый и под землей надо больше слушать, чем говорить, тоже штрих, подчеркивающий характер Гарая. Он и здесь намеревался идти один. Как только не навязывал меня Ветров-ему в напарники:
— Тренированный, молчаливый. Музыкант…
При этом Гарай перевел взгляд с моего лица на руки. А я испугался: руки у меня ничего не знают, кроме органных клавишей.
— Бывал в двух пещерах, — продолжал Ветров.
Гарай все еще смотрел на мои руки. «Не возьмет, уверился я. — А музыка Земли?..»
Но тут я сам решил постоять за себя:
— Ничего, Генрих Артемьевич, что руки такие, сказал я. — Испытайте их в деле.
— Испытаю, — пообещал Гарай и этим дал согласие взять меня с собой в пару.
Что, собственно, мне надо в кавказском походе»-* Убить отпуск? Сделать экскурсию? «Много ездите, Гальский, — упрекнул меня дирижер оркестра. — Не растеряйте талант». А я не могу усидеть на месте. Меня интересуют Урал и Байкал, на БАМе я был с концертом. Люди меня интересуют. Тайны. Гарай. Может быть, это от молодости?
