Objects in mirror are closer than they appear
(Надпись на зеркале заднего вида)
Они возникают из ниоткуда.
Сначала тихие, едва уловимые, на границе слуха. Постепенно становясь все громче и громче, они заглушают сердце, бешено забивающее невидимые сваи, они разрастаются до грохота, грома; от них закладывает уши, и ужас холодной ладонью проводит по ложбинке позвоночника.
Неровные, неритмичные, шаркающие. Шаги.
Шаги за моей спиной.
* * *
Оглядываюсь на год назад, в прошлый сентябрь, думаю.
Если б могла я заранее знать, какие испытания и потрясения готовит мне Североград, решилась бы я поехать?
И отвечаю — нет.
Не решилась бы.
Но тогда, плавая в коктейле из бабьего лета, сбывшихся надежд и радостных ожиданий (сладкая сливочно-ванильная смесь, в которой расставание с родителями и жизнь в общежитии казались стружками горького шоколада — горького, но все же шоколада), я была глуха к недобрым предзнаменованиям.
Помню, с какой пренебрежительной и самоуверенной усмешкой отмахнулась я от цыганки на рынке.
«Красавица, остановись, послушай… Беда нависла, беда, вижу: дальняя дорога… злой рок… Кровь вижу… позолоти руч…»
Мельтешит кофта с дешевыми блестками, многослойные юбки метут пыльный асфальт — я пролетаю над, высоко над, недостижимо над, я лечу в Североград, уже завтра, завтра!
Прочь от ласковой, но бдительно-твердой семейной опеки, на волю, в пампасы!
Уа-ууу!
В Североградский технологический университет!
Я, выпускница крохотного Озерского филиала, где вечный выцветший лозунг над крыльцом, георгины и белые флоксы, и вахтерша тетя Валя ушла доить козу, ключ под ковриком.
Я — в аспирантуру!
В СГТУ!
Видение: широкая мраморная лестница, алая ковровая дорожка. Восторженно вопящая толпа, суетятся нервные корреспонденты, машут микрофонами. Вспышки фотокамер. Поигрывают бицепсами каменноликие секъюрити. Я (в вечернем платье… в темно-лиловом атласном платье… в платье от Версаччи Карденовны Шанель… с вот такенным разрезом сбоку) иду по ступеням… нет, даже не иду, я движусь… следую… возношусь, вот! — вверх, в светлое будущее, в небеса, туда, где мерцают в завораживающем бриллиантовом тумане учеба, диссертация, сказочная карьера…
Если добавлю «любовь» — вы, вероятно, подумаете, что я храню мозги в атласной коробочке под слоем сахарной пудры? Ну что ж, ваше право.
И любовь, конечно.
Во всяком случае, впервые укладываясь спать в облезлой общежитской комнатенке, я прошептала в подушку: «На новом месте приснись, жених, невесте». И, подумав немного, для верности добавила: «Суженый-ряженый, приди ко мне наряженный». Хотя ненаряженный суженый меня тоже вполне бы устроил.
Увы, вместо кареглазого брюнета на белом коне-мерседесе-лайнере мне приснилось нехорошее: погребальный колокольный звон, кладбищенские кресты в глубоком снегу, от крестов — длинные черные тени. Белесые в лунном свете вороны, кричат мерзкими голосами «Кар! Карр! Крр-рровь, крр-рровь! Позолоти рр-рручку, крр-ррасавица! Каррр!». Чьи-то когтистые синюшные руки тянутся ко мне из темноты, и я, захлебываясь ужасом, пытаюсь бежать. И, как положено в приличном кошмаре, не могу сдвинуться с места…
О невесомое легкомыслие юности! Поутру я и думать забыла о мрачных видениях, списав их на усталость, осенних злых комаров и стресс. А как не быть стрессу: днем меня должны были представлять кафедре, а я умудрилась посадить жирное несмываемое пятно на лучшую юбку.
Мам, пап, приветики! У меня все нормально, я не болею — не болею — не болею, правда.
Знакомилась сегодня с кафедральным народом, народа мн-о-ого, никого не запомнила совершенно. Но это дело наживное.
Официально моим научным руководителем значится завкаф.
Его зовут Евклид Евклидович, прикиньте! Грек он, и фамилия у него какая-то совершенно невероятная, что-то вроде «профессор Хрум-пурурум-пиди».
Но на самом деле ему не до меня, мной будет заниматься доцент Липецкая. (У нее тоже с именем полный фейерверк: Нимфа Петровна, убиться можно. Романтический man был дядя Петя Липецкий, это ж надо так дочери удружить…)
…
Кафедра органической химии СГТУ, которая должна была стать моим домом на ближайшие три (минимум, а дальше — как сложится) года, располагалась в допотопном строении, походившем на особняк какого-нибудь прибитого в революцию графа: колонны по фасаду, арочные окна, лепные украшения (увы, потерявшие былую форму и грацию под множественными слоями побелки). Но при внимательном рассмотрении архитектурные излишества оказывались вязью из шестеренок, циркулей и прочей околонаучной символики: здание строилось специально для технического училища. Исторически этот корпус был первым кирпичиком, зародышем, основой института (впоследствии университета), и постепенно оброс высотными новостройками.
Я прошла наверх по парадной лестнице с затейливыми коваными перилами (почти такой, какая мне представлялась в мечтах, только без ковра и секъюрити), и первое, что меня потрясло — это контраст почти летней жары на улице и могильного, жутковатого холода внутри. Кладка мощных стен была рассчитана на взрыв любой химической ерунды, но совершенно не пропускала тепло, а высоченные сводчатые потолки и узкие путаные коридоры усиливали впечатление то ли морга, то ли склепа. Большинство встреченных сотрудников куталось в шерстяные кофты, водолазки и свитера с высокими воротниками, у некоторых даже шарфы были повязаны.
Чтобы не простудиться, наивно подумала я.
Второе наблюдение: на кафедре царила тишина. Похоже, здесь было принято общаться шепотом. Впоследствии я отметила, что разговаривающие имели странную привычку часто и нервно оглядываться.
Кудряво-черноволосый невысокий профессор, тот самый зав кафедрой с геометрическим именем, интенсивно поздоровался со мной. Задал пару вопросов, не дослушал ответов и, беспокойно потирая шею, перепоручил меня доценту Липецкой.
Нимфа-доцент оказалась пожилой, нездорово полной женщиной. Войлочные тапки на отекших ногах, одутловатое бледное лицо, очки с толстыми линзами.
Познакомившись, руководительница передала меня, как эстафетную палочку, ассистенту Максиму Стрельникову, предложившему сразу перейти на «ты» и звать его Максом.
Макс потащил меня на экскурсию по кафедре, вполголоса комментируя все, что нам попадалось.
А попадалось многое. Огромный амфитеатр лекционного зала (зудят лампы дневного света, хмурый лысоватый лектор вещает что-то осоловевшей аудитории), просторные учебные лаборатории (стайки студентов сосредоточенно обкапывают кислотой белые халаты), научные лаборатории, размером поменьше. Классы, где идут занятия (какая-то невеселая младшекурсница, стоя у доски, обреченно грызет мелок. Так засыпавшийся разведчик прокусывает капсулу с цианидом, зашитую в воротничке). Преподавательские, лаборантские, запасной выход, склад, музей.
