– Лаврушин, ты маньяк, – вновь занудил Степан, поправляя тяжелый рюкзак на своем мощном борцовском плече. – Зачем ты заволок меня в эти заросли?
Спор этот длился уже три дня и обещал продлиться еще минимум двое суток – как раз запланированное время похода.
– Повторяю для непонятливых, – кинул Лаврушин, худосочный очкарик лет тридцати с подслеповатыми глазами и топорщащимися усиками. – Тебе нужна была перемена обстановки. Ты зачах в лаборатории за компьютером. И вообще – ты проклятый городской мутант, взросший на выхлопных газах и заводских выбросах.
Тебе нужен кусок дикой природы, пара десятков километров в день через бурелом и свежий воздух. Возражения?
– Если б я знал… – вздохнул Степан, перекладывая рюкзак на другое плечо.
– По таким болотам Сусанин поляков не гонял.
– Посмотри, какая красота, – Лаврушин остановился и вздохнул полной грудью, оглядываясь. – Первозданная природа.
Чаща была ничего себе – нетронутая, глухая. Великаны деревья с покрытыми мхом стволами врастали в почву могучими корнями. Везде попадались истлевшие коряги, и лицо Степана с отвращением кривилось, когда сапог утопал в их трухлявости. Было полно грибов, в основном – породистые поганки на тонких ножках. Ломиться через чащу было нелегко. А тут как раз пошли овраги.
– В таких краях стоят избушки на курьих ножках, – воодушевленно произнес Лаврушин. – Именно здесь лешие чувствуют себя привольно. И при призрачном лунном свете плещутся в озерах русалки.
– Нам только нечисти и недоставало. Нет, ты мне скажи, стоило лететь три часа на самолете, чтобы топтать эти коряги? Да еще не сегодня-завтра приблудный медведь задерет, если перед этим зеки беглые не попадутся или браконьеры не подстрелят.
– Нытик ты. И пессимист.
– А я и не скрываю, – пожал плечами Степан, и рюкзак сполз на землю, ударив его по ноге. – Не-ет, – застонав от боли, прошипел он. – На все красоты теперь – только из окна туравтобуса. За лесом – в Сокольники. За зверем – в Московский Зоопарк!
– Злыдень. Держать зверей в зоопарке негуманно.
– Кто бы говорил о гуманности, садист ты… К черту все эти заповедники!
Ненавижу!
– Кстати, есть теория, что Земля – тоже своеобразный космический заповедник. Высшие цивилизации оставили ее, как кусок нетронутой природы. И дают человечеству жить здесь, как оно хочет.
– Кандидат наук Лаврушин на любимом коньке по имени аномалыцина. Бред!
Пошли дальше, Сусанин…
Степан поднял рюкзак, сделал шаг вперед, и…
Сначала послышался разбойничий посвист. Потом – сухой щелчок. Блеснула молния и врезала по мшистому стволу дерева в двух метрах от Степана.
Друзья застыли на миг в изумлении. И тут зазвучало залихватское: «У-люлю!» Лаврушин резко обернулся и ощутил, как ноги его слабеют, а голову наполняет какой-то туман. Ведь то, что он видел, просто не могло быть на самом деле. Из-за кустов выглядывал ПРИШЕЛЕЦ!
В том, что это именно пришелец, сомнений было немного. Огромные уши существо будто позаимствовало у Чебурашки. Лицо тоже вышло из-под карандаша пьяного мультипликатора. Двумя руками оно придерживало солнцезащитные очки, спадающие со здоровенного носа-картошки. Две оставшихся руки по-ковбойски стискивали рукоятку предмета, весьма напоминавшего пистолет.
«В научно-фантастических романах это называется бластер», – мелькнуло в голове Лаврушина. Следующая мысль-порыв была проста и понятна – надо сматываться!
Он сиганул вперед, будто прыгал в бассейн, оцарапал руку о корягу, чудом ничего не сломал, вскочил и увидел, как блеснувший луч впился в замершего Степана. Тот повалился на землю. У Лаврушина сердце сжала холодная рука. Он не мог поверить, что его друг погиб. Но убиваться по этому поводу не было времени.
Лаврушин прыгнул в овраг. Перекатился через голову. Поднялся на ноги, опять упал. Перед глазами мелькнула ослепительная молния. Он отпрянул, бросился в другую сторону, но опять мелькнула молния. Его будто гнали по низу оврага.
Он, спотыкаясь, побежал вперед. Затылком ощущал на себе чужие холодные взгляды. Он ждал, что из-за деревьев блеснет молния. Под ногами хлюпала вода струящегося ручейка. Из-за дерева справа и сзади метрах в семидесяти возник еще один четверорукий силуэт. Беззвучный выстрел ударил в трех метрах перед Лаврушиным.
– Мазилы, – прохрипел беглец, пригибаясь.
Он оглянулся. Сзади метрах в ста маячили еще трое пришельцев. Они тоже бежали по дну оврага, но достаточно неуклюже, так что расстояние увеличивалось.
Враги начали беспорядочную стрельбу, но или они действительно были мазилыпрофессионалы, то ли оружие оставляло желать лучшего.
«Неужели оторвусь?» – подумал Лаврушин, напрягая силы. И почувствовал ледяную волну на затылке. Он понял, что появилось еще НЕЧТО. И ему совершенно не хотелось знать, что же именно. Не хотелось оборачиваться. Но он обернулся. То, что он увидел, наполнило душу отчаянием.
Сверкая огненными призматическими глазами, его преследовало восьминогое чудовище. Ярко-желтая шкура была настолько гладкой, что, казалось, сделана из золота. Из огромной, как раскрытый чемодан, пасти высовывался длинный язык – он развевался как шарф. С неминуемой неизбежностью, как летящий снаряд, монстр настигал Лаврушина. За один прыжок он преодолевал десять-пятнадцать метров. И, как ни крути, Получалось, что от жертвы его отделяло шесть-семь прыжков.
Лаврушин все еще бежал вперед, понимая, что это бесполезно. За спиной раздавались мокрые шлепки.
Он упал на землю. Ткнулся лицом в мокрую траву. Хотел подняться, но вдруг расслабился. Теперь уже все равно. Не успеть!
Тяжесть навалилась на его спину – мощно, но как-то аккуратно, ничего не ломая и не корежа. Лаврушин почувствовал, что его приподнимают, оттаскивают от ручья. Потом отпускают.
Лаврушин, опершись локтями о землю, приподнялся. Огляделся. Восьминог, облизываясь своим раздвоенным ярко-фиолетовым языком, лежал метрах в пяти в стороне, искоса поглядывая на жертву. Трое четвероруков остановились поодаль.
«Эх, если бы по честному, я бы каждого из них одним ударом», – непонятно для чего хорохорясь перед самим собой, подумал Лаврушин.
Четверорук неторопливо поднял бластер. Черный зрачок уставился в лицо землянина.
«Эх, как глупо жизнь кончается», – подумал Лаврушин и неожиданно для себя крикнул:
– Стреляй, фашист четверорукий! Всех не перестреляешь!
Ослепительный свет. Потом тьма.
***
Судя по положению солнца на небосклоне, очнулся Лаврушин часа через три.
