Борис Циммерман
В Офире царя Соломона
Рассказ БОРИСА ЦИММЕРМАНА
Иллюстрации А. И. НАЛЕТОВА
1. КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ
Южный Крест плавно качался перед глазами Гарленда. Теплый влажный воздух ровной струей несся в тьму ночи, В глухом шуме вспененных вод чудились вздохи и стенанья.
На носу, под фонарем, шкипер Норлинг сонно дымил трубкой и методично сплевывал за борт. Два матроса, вглядываясь в воду, тихо переругивались. Какие-то хриплые выкрики и однообразное бормотание неслись порой из недр кузова. Фонарь раскачивался, выхватывая бесформенные клочья тьмы, и нудно-нудно поскрипывал.
Резкий удар… Что-то вздрогнуло и заскрежетало. Где-то зашипела вода. Южный Крест метнулся в сторону, замелькал скомканный, и тихо поплыл обратно. Свет фонаря бешено запрыгал во тьме и грохнул вместе с самим фонарем, сорвавшимся с реи. В кромешную тьму, словно из чертогов ада, ворвались приглушенные дьявольские вопли. Странно тихим показался голос шкипера. Казалось, он спокойно регистрирует происшедшее.
— Распороли-таки брюхо… Идем ко дну…
Следующая фраза была значительно громче и витиеватее. Мимо Гарленда пронеслась широкоплечая коренастая фигура.
— Скорее, дохлое отребье!.. Спускай вельбот… А не то — прямо в чрево акулам… Скорее, дьяволы!..
Судно дрожало мелкой дрожью. Кроваво-дымным светом запылал факел. На черном ускользающем фоне, в струящихся огненных отблесках, замелькали туманные пляшущие тени. Люди работали с лихорадочной поспешностью, безмолвные, словно онемевшие перед ужасом надвигающейся смерти. Скрипа блоков не было слышно. Не было слышно и всплеска юркнувшей вниз лодки.
— Ружья, компас, аптечку… главное — хину… Скорее!.. скорее, чорт[1]! — торопил шкипер.
Одна, другая, третья… четвертая… Шесть теней мелькнули за бортом одна за одной. Рванулся красный свет факела и вдруг запылал внизу, над водой. Это седьмой и последний сошел в вельбот. В черных лоснящихся волнах разливались кровавые лужи огненных бликов. Заколыхались ребра ощетинившихся весел.
— Ра-зом, ра-зом… Ишь как воют… Черные дьяволы!..
Красное зарево факела, раздвоенное, заскользило во мраке. А покинутое погибающее судно вздрагивало, кивая во тьме грот-мачтой, и приглушенно выло десятками осатанелых глоток.
Черное и величественное небо тропиков безмолвно и загадочно перемигивалось с сияющими песчинками — звездами.
II. ЛЮДОЕДЫ
Дрожащей рукой поднес он таблетку хинина ко рту и торопливо проглотил ее. Его тело трясла зыбкая дрожь. Стволы деревьев двоились и плавно раскачивались. Бахрома лиан оживала и словно извивалась зелеными змеями. Ему казалось, что тело Норлинга раскачивается, как у пьяного. Что-то сверлило мозг и туманило глаза.
— Меня не на шутку прохватило… Чистейшая лихорадка!.. — пробормотал Гарленд с горькой усмешкой.
Норлинг повернул к нему хмурое, истощенное лицо. Жесткая судорога подернула ему уголок рта.
— Этого еще не доставало… Вам бы, чорт возьми, шляться в компании дэнди на Пикадилли или Ридженд! И занесла же вас нелегкая на Соломоновы острова!..
С того дня, как они остались вдвоем, Норлинг говорил с ним презрительным тоном, с желчною грубостью. Разъяренный лишениями и крайне безотрадными перспективами, он дал полную волю своей жестокой и циничной натуре. Его грубые, почти животные выходки и беспрерывная ругань вызывали в Гарленде острую боль и негодование. Но Норлинг несравненно лучше его был приспособлен к условиям нового существования, без которых — Гарленд был уверен — грозила неминуемая смерть, и Гарленд терпеливо сносил оскорбления, отгоняя упорно преследовавшую его мысль о побеге. Однако молчание и робкий голос Гарленда еще более ожесточали старого шкипера, и Норлинг все чаще, без всякого повода, изливал на нем поток своего сквернословия.
В сумраке чащи над ними безмолвно проносились белоснежные какаду и райские птицы. Ящерицы и змеи, как комки зеленоватой тьмы, сновали под ногами. Ветви колоссальных смоковниц и манговых деревьев, опутанные лианами, сливались в одну, казалось, совершенно непролазную чащу. Но Норлинг отыскивал ускользающую кабанью тропу, и снова они плелись, иногда ползли в своем узком коридоре, тяжело дыша и обливаясь потом.
Восемь суток прошло с того дня, когда выброшенные на болотистый берег они разделились на две партии. Пятеро — штурман О-Вэлли, боцман Грепт и матросы Говард, Фарис и Менсфильд — пошли вдоль побережья, а Гарленд и Норлинг, шкипер шхуны «Тереза», вербовавшей черных рабочих, направились вглубь острова. Поводом к этому послужил спор между Норлингом и Патриком О-Вэлли. Норлинг упорно уверил, что катастрофа занесла их на западное побережье Улавы. Он утверждал, что, перерезав напрямик остров, они скорее доберутся до фактории, находящейся на восточном побережий. Рыжий ирландец О-Вэлли упрямо твердил, что, потерпев кораблекрушение, они высадились на южной оконечности Сан-Кристобаля. Он клялся, что во время плавания на «Плимутской Красавице» был в этих местах, и считал безумием углубляться в джунгли. В результате горячих и шумных дебатов, две группы, разделив припасы и бросив вельбот на произвол судьбы, зашагали по разным путям. Почему Гарленд пошел вместе с Норлингом, — он и сам толком не знал, — вероятно потому, что ему показалось неудобным оставить шкипера одного.
Гарленд безнадежно усмехнулся. Разве не одна судьба их ждет? Вчера, после того, как Норлинг признал направление окончательно потерянным, кружа но лесу, они наткнулись на следы каннибальского пиршества. Подле костра с обгорелыми костями они нашли в кустах кисть руки Говарда. Да, это была рука одного из тех пяти. Норлинг хорошо знал его татуировку.
Гарленд вздрогнул, вспомнив злой, безнадежный смех шкипера. Указывая на обглоданные кости своей команды, он с наглой откровенностью пророчил такую же судьбу себе и своему спутнику. Гарленд с жутью почувствовал страшный голос правды в его словах. К тяжелым страданиям тела присоединилось еще безысходное уныние. Таинственный язык звуков стал ему вдруг понятен. Эти шорохи, эти шуршащие вверху листья, эти странные заунывные выкрики, — что иное могут означать они, как не упорную осаду, невидимую коварную травлю?! Вот и сейчас сзади слышны какие-то подозрительные шорохи. Этот шелест смолкает только тогда, когда они останавливаются.
— Чорт возьми, куда вы годитесь! — хрипло заговорил Норлинг. — А ведь вы, отец Симон, собирались жить в этих краях… проповедывать дикарям о боге белых… Да, безгрешные… Знаем мы вас!.. Вы мечтали дурачить наивных агнцев, потягивая коктейль и наслаждаться вечным покоем… Ха-ха-ха… сотню пуль вам в сердце!.. Ха-ха-ха!..
