Иванович Юрий
Солёный огурец
— Детективом решил заделаться?! — с неожиданной злостью выкрикнула Любаша и решительно загородила своим хрупким телом выход с кухни. Григорий Лещинский свою жену никогда не боялся, но сейчас нехотя снова уселся на табурет. Ему захотелось объяснить мотивы своего предполагаемого поступка. Но сразу нужных слов не находилось.
— Видишь ли, мне этот несчастный случай кажется очень странным…
— Да у тебя совсем мозги перестали соображать от переизбытка алкоголя в крови! — с ядовитым сарказмом прервала его супруга. — Ему кажется!!! Крестись, если кажется! И не лезь не в своё дело! Без тебя милиция разберётся!
— Как же! Разберётся! — возмущённо фыркнул Григорий. — Да они даже никого и не опросили из окружающих! Для отмазки глаз порасспрашивали нескольких забулдыг, да и укатили на день рождения своего коллеги. Я сам слышал как они переговаривались…
— Значит для них всё ясно и просто! Никаких сомнений.
— Зато у меня сомнений хоть отбавляй! Да и другом мне Федько был…
— Другом?! — Любаша демонстративно рассмеялась. — Первым треплом и обманщиком он был!
— Про покойника плохого не стоит говорить! — повысил голос Григорий. — Он хоть и преувеличивал много, но в душе был человеком добрым, легко ранимым. Старался всегда быть спокойным, солидным, уравновешенным.
— Ага! Солидным в особенности! Поэтому и рассказывал, что его мать полковник в отставке, а отец секретный физик. Впоследствии оказалось: мать — уборщица в солдатской столовой; отец — ночной сторож стеклотары.
Григорий Лещинский грустно улыбнулся на возмущённые воспоминания жены, выдвинул из-под стола вторую табуретку и сделал приглашающий жест рукой.
— Рыбка! Садись! И не заводись так! Я ведь получше тебя знаю тяжёлую жизнь Фёдора. Очень уж хотелось ему быть как все благополучные люди. Оттого и фантазировал. Когда его первая жена бросила и с ребёнком сбежала, он чуть на себя руки не наложил. Переживал слишком. А уж когда и вторая с ним то же самое отчебучила, вот тогда то он и сломался. И начал "понтоваться": "Жён я по заграницам отправил и только деньги им на жизнь и учение детей отправляю". Он даже мне ни разу не пожаловался на этих шлюшек. Может надеялся на возвращение хоть одной из них?
— Всё равно, — упрямо продолжала Любаша, — Из-за этого не стоило так завираться!
— Может и не стоило, — охотно согласился муженёк, обнимая её за талию. — Но ведь каждый на своё горе реагирует по-разному. Кто в запой бросается, кто с ума сходит, а кто лютует, как зверьё неразумное.
— А ты бы как поступил? — она кокетливо отклонилась в сторону. — Если бы я с детьми к другому мужчине ушла?
Оба прекрасно понимали, что это не что иное, как невинная шутка, но глаза Григория недобро блеснули. Скорей всего даже помимо его воли. Зато голос был игривым:
— Дети, конечно, со мной бы остались. А вот тебя бы просто проводил до вокзала.
— А потом? — в её голосе слышалось разочарование.
— А потом бы отправил в последний путь, — Григорий делано тяжело вздохнул, — Как…, Анну Каренину. Можно конечно и водным путём, как Му-Му, но речек в округе глубоких нет.
А при поездке к морю расходы на развод слишком возрастут.
— Бес-с-ты-жий! — Любаша с укором покачала головой. — Такова твоя благодарность за моё согласие иметь от тебя детей? Ладно, ладно, запомним!
— Кстати, о детях! — Григорий потёрся щекой о плечико жены и продолжил разговор:
— Именно из-за них Фёдор так старался что-то заработать. И хочу тебе напомнить: много не пил. Даже ставши хозяином бара. Хотя никогда не отказывался посидеть за хорошим столом. И попить водочки. Но всегда держался в пределах нормы. А уж падать, да ещё и так неудачно, не в его стиле!
— Иногда и трезвые люди делают неверный шаг и ломают себе шею! — резонно заметила на это жена.
— В том то и дело, что в крови Фёдора было просто неимоверное количество алкоголя!
— Тогда тем более всё понятно! — утвердилась Любаша. — Но откуда ты об этом знаешь?
— Сегодня с самого утра я сгонял в милицию и просто поинтересовался ходом расследования. А меня так ненавязчиво вытолкали, на ходу сообщая, что следствие закрыто в связи с явным несчастным случаем. А на мои возмущённые вопросы, отвечали весьма внятно: "Не твоё дело!" Я уже и возвращаться домой решил, как вдруг на лестнице столкнулся не с кем иным, как с Тарасовым Санькой.
— С кем? — не поверила супруга, явно оживляясь. — С Санькой? Твоим одноклассником! Мы же его лет десять не видели!
— Точно! И он там работает следователем! И уже майор!
— Постой! Но ведь он на пожарника учился! Или я ошибаюсь?
— У тебя просто завидная память. Санька стал офицером-пожарником. Вот только с работой не получилось. Потом другие курсы и он стал участковым на противоположной от нас окраине города. Затем академия, несколько званий, отличия по работе и сейчас он старший следователь отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями. Когда я ему объяснил свои сомнения, он на ходу отдал распоряжения, провёл в свой кабинет и мы даже выпили по рюмочке за встречу. Он ведь тоже нас потерял из виду, когда мы сюда переехали девять лет назад. Потом принесли дело, он его просмотрел и только руками развёл: не в моей говорит это юрисдикции. Да и дело уже закрыто. Вот тогда то я и узнал, что в крови у Фёдора нашли много алкоголя.
— И как много?
— Если перевести на понятный тебе язык, то он как бы выпил бутылки три водки! Не меньше!
— Он что, мог столько осилить?! — вытаращила глаза Любаша.
— Вот и я тебе твержу о том! На второй бутылке он бы уже рвал. Не мог он столько выпить. И Тарасову я так же объяснил. Он меня понял, но тут же показал на огромную кипу других папок: все они были в работе и добавлять к ним ещё одно дело только с моих слов Санька не имеет ни сил ни возможности. И так по воскресеньям работать приходится. Хотя и согласился со мной, что Федю явно могли напоить и инсценировать несчастный случай. Зато если бы у него на руках были новые факты или более конкретные подозреваемые, то он сразу пошлёт дело на доследование и назначит более настырного следователя.
— Значит ты сам решил поискать и новые улики, и новых подозреваемых? — Любаша сбросила его руку и встала. — Собутыльник-пионер — первый сыщикам пример!
— Да! Не раз я сидел с покойным за одним столом! — согласился Григорий медленно, но решительно вставая. — Поэтому хочу сделать для его памяти небольшую услугу.
Любашины глаза отчаянно заметались по фигуре мужа, губы задрожали, а по щекам покатились неожиданные слёзы.
