Сергей Плеханов - Остров пурпурной ящерицы

Сергей Плеханов

Остров пурпурной ящерицы

За землею, называемою Вяткой, при проникновении в

Скифию, находится большой идол Iota Baba, что в переводе

значит: золотая женщина или старуха; окрестные народы

чтут ее и поклоняются ей; никто проходящий поблизости,

чтобы гонять зверей или преследовать их на охоте, не

минует ее с пустыми руками и без приношений; даже если у

него нет ценного дара, то он бросает в жертву идолу хотя

бы шкурку или вырванную из одежды шерстинку и,

благоговейно склонившись, проходит мимо.

Матвей Меховский. Сочинение о двух Сарматиях. 1517

Рассказывают, или, выражаясь вернее, болтают, что

этот идол Золотая Старуха есть статуя в виде некоей

старухи, которая держит в утробе сына, и будто там уже

опять виден ребенок, про которого говорят, что он ее

внук. Кроме того, будто бы она там поставила некие

инструменты, которые издают постоянный звук наподобие

труб. Если это так, то я думаю, что это происходит от

сильного непрерывного дуновения ветров в эти

инструменты.

Сигизмунд Герберштейн. Записки. 1549

Жрецы спрашивали ее о будущем, и она давала ответы,

подобно дельфийскому оракулу.

Петр Петрей де Эрлезунд. 1620

- Это крайне важно... Может быть, в ваших руках ключ к великому археологическому открытию. - Голос в телефонной трубке звучал устало, но при этом чувствовалось, что говорит энергичный и знающий себе цену человек.

И Введенский согласился на встречу, хотя то, что он сейчас услышал, походило на художественный вымысел. С поэтами от науки он общался нечасто, старался избегать их, ибо рукописи, которые они приносили на рецензирование, изобиловали самыми грубыми ошибками, натяжками, а иной раз и прямыми подтасовками. А сказать прямо, что очередное сочинение о происхождении жизни или о загадочном "недостающем" звене эволюции - плод малой осведомленности, Введенскому всегда было мучительно трудно. И он мялся, краснел, страшно злился на себя, но выводил на листе, увенчанном его академическим титулом: "Работа заслуживает внимания, хотя некоторые мысли автора представляются дискуссионными..."

Он вышел в сад, зашагал по скользкой от дождя дорожке в сторону беседки. Легкий ветер перебирал листву яблонь, то и дело осыпая академика пригоршнями брызг. Введенский с наслаждением взъерошил мокрые волосы, сдернул закапанные водой очки. Взбежав по ступенькам беседки, едва не наступил на раскрытый томик, брошенный на полу. Опустился в качалку, поднял яркий покетбук с типичной для криминального романа обложкой: револьвер, патроны, окровавленный платок, надорванное фото.

"На борт парохода поднялся полицейский комиссар в сопровождении таможенного чиновника. "Господа, предлагается сдать все имеющиеся у вас бивни слонов и шкуры леопардов. По нашим сведениям, груз, следующий на борту..."

Введенский прикрыл глаза. Этот странный звонок: про бивни мамонтов с насечками, про ящериц, обвивающих чело неведомой богини. При всей путанности, фрагментарности рассказа незнакомца из Сибири в нем прослеживался какой-то четкий порядок. А там, где существует порядок, имеется определенная внутренняя логика, есть, следовательно, реальный смысл. Впрочем, в поэтическом сочинении тоже можно усмотреть причинно-следственную связь, однако сюжет такого произведения нельзя поверить алгеброй точного знания. Да и вообще эти истории с кладами, сокровищами, зарытыми какими-то мифическими злодеями, всегда вызывали у него лишь снисходительную насмешку... А история Золотой Бабы - это вообще какой-то perpetuum mobile исторической науки. Бессмысленная сказка, не имеющая никакой цены для науки и способная лишь щекотать праздное любопытство падких до сенсаций простаков. Введенский хорошо знал домыслы досужих поп-историков (так он их именовал про себя) о происхождении этого идола северных народностей, но не видел реальной пользы в подтверждении их гипотез...

Изучая историю Сибири прежде всего как палеонтолог, он не мог, конечно, пройти мимо некоторых распространенных легенд, в молодости отдал дань увлечениям своих однокашников - собирался на поиски Беловодья вместе с группой сокурсников, ломал голову над загадкой Тунгусского метеорита. Но Золотая Баба - нет, ему всегда казалось несерьезным с важностью толковать об этой "проблеме". Как деревенские мальчишки, тревожно-почтительным шепотом повествующие друг другу о "разрыв-траве" и разбойничьих пещерах, так он воспринимал своих коллег, собиравшихся время от времени для обсуждения судьбы исчезнувшего истукана. Какая разница, был ли то грубо обтесанный камень с едва намеченными очертаниями женской фигуры, или прихотливый вольт истории занес в северную глухомань заблудившийся ордынский обоз и изваяние богини из буддийского монастыря, ограбленного плосколицыми варварами, стало достоянием первобытных вогулов?..

- Разморило на солнышке? - Голос жены заставил Введенского вздрогнуть, он не слышал ее шагов.

- Да нет, просто размышляю с закрытыми глазами. Хотя... ты, пожалуй, вовремя подошла - я, наверное, уже склонялся в объятья Морфея.

На полу беседки подрагивала сетчатая тень листвы. Прямо против входа стояло низкое солнце, и Введенский видел только силуэт жены.

- К тебе посетитель. Странный какой-то. С огромным тяжеленным свертком. Всклокоченный. Потный. Словно от погони бежал.

- Уже приехал? - удивился Введенский. - Пусть идет сюда.

Вид у сибиряка оказался действительно непрезентабельный. Одежда измятая, ботинки давно не чищенные, седоватая двухдневная щетина. Роста он был среднего, но широкие плечи, крупная, низко посаженная голова и резкие черты лица создавали впечатление могутности. На красном обветренном челе гостя лежали три глубокие морщины. Голубые глаза смотрели требовательно, даже, определил академик, атакующе.

- Вот принес, - без всякого предисловия заговорил посетитель и, опустившись на корточки, положил сверток на пол, стал развязывать оплетавшую его бечевку.

"Фанатик", - привычно отметил Введенский, наблюдая, как лихорадочно руки сибиряка освобождают бивень от обертки.

Когда находка предстала перед глазами академика, от его скептицизма не осталось и следа. Насечки на мамонтовой кости располагались в строгой последовательности, а узор орнамента был настолько непохож на все виденное им в этом роде, что Введенскому невольно передалось возбуждение сибиряка.

- Вот, видите изображение ящерицы? Оно варьируется в орнаменте на разные лады, - говорил гость, проводя пальцем по прихотливым завитушкам рисунка, выполненного неведомым косторезом.