Манова Елизавета
Познай себя
Елизавета МАНОВА
ПОЗНАЙ СЕБЯ
Фантастический рассказ
Пусто было в доме. Пусто и знойно. Борис Николаевич включил телевизор и плюхнулся в жаркое кресло. Да что же это, господи? Заболею, обязательно заболею... вот, уже сердце сбоит! Ни Вали, ни Сережки... воды никто не подаст.
Борис Николаевич и впрямь почувствовал себя больным, и жаль ему стало себя до слез. Один... и смотреть нечего. Опять удои! Боже, целый вечер впереди! С ума сойду... если б хоть пивка холодненького!
Тяжелая кружка с пышной шапкой оседающей пены вдруг встала у него перед глазами, и в горле сразу пересохло, а язык отяжелел. Борис Николаевич даже заерзал в кресле. Это ж только в пивбаре... одеваться...
Но проклятая кружка так и выплясывала перед глазами, поигрывая янтарными бликами, потрескивала опадающими пузырьками, и он, горько вздохнув, вытащил себя из сонной мякоти кресла. Все равно ведь некуда деться...
И на улице было жарко. Солнце нагло высовывалось из-за крыши, поливая мир потоками мутного предвечернего зноя. Потный и вялый, он с трудом волочил себя к заветной вывеске на углу.
Заглянул в дверь - и отшатнулся. Спертый, туго воняющий потом воздух комом стоял под потолком, а очередь-то, очередь! Хвост из дверей! Ну кто это выдержит?
Борис Николаевич вздохнул и побрел дальше. Теперь он уже не хотел жаждал пива, думать больше ни о чем не мог. А если в парк? Там кафе открытое... цветы, зелень... наливаешь в стаканчик...
В парке было еще хуже. Цветы, зелень - а к кафе не подступить, на ступеньках стоят. Уже без всякой надежды он свернул на боковую дорожку, где, помнится, был такой славный павильончик, и тут ему вдруг повезло. Павильон почему-то оказался открытым, а народу там было немного. И пиво есть - вот чудеса!
Отстояв недлинную очередь и благоговейно прижимая к груди две откупоренные бутылки, Борис Николаевич зорко оглядел помещение, обнаружил в углу свободное местечко и ринулся туда. За столиком уже сидел человек, и он Борису Николаевичу не очень понравился. Хмурый он был какой-то, нахохленный, и смотрел так неприветливо. Борис Николаевич даже оглянулся, нет ли еще где места. Все занято, пришлось сесть.
Первый стакан Борис Николаевич выпил залпом и чуть не застонал от наслаждения. Свежее и холодное было пиво, прямо благодать. Он тут же налил снова, отпил - уже смакуя, и поглядел на соседа.
Странный все-таки тип. Вроде и не старый, а весь какой-то рыхлый, оплывший. И глаза больные. Мутные такие, в красных прожилках. Уставился и молчит.
Сидели они и глядели друг на друга, так что Борису Николаевичу стало неудобно. Заерзал, улыбнулся искательно и сказал первое, что в голову пришло:
- Жарко сегодня, правда?
Тот кивнул, и Борис Николаевич Несколько ободрился:
- А пиво неплохое!
- Нормальное.
Разговор иссяк, и Борис Николаевич перешел ко второй бутылке. А все-таки не молчалось ему, поговорить хотелось, пообщаться. Сто лет не случалось, чтоб вот так, один, куда-то выбрался, что же теперь: допить и уйти?
- Плохо летом в городе, правда? - опять сказал Борис Николаевич первое, что в голову пришло. Незнакомец покосился на него как-то хмуро, дернул плечом.
- Вы ведь тоже в отпуске еще не были?
- И не светит, - сказал тот нехотя. - Не январь, так март.
- Вот-вот! Мне самому в октябре поставили. Три мужика в отделе, а то все женщины... и дети у всех. Жену с пацаном отправил, а сам бедствую!
- Если редко... даже приятно, наверное.
- Что? Живу, как собака... жара эта. А Вале, думаете, сахар? Путевки не достали - дикарем. Одни очереди.. Только и названья, что отпуск!
- Это что, на юге?
- Ну! Сережка у нас хлипкий, никак без моря. Нет, я что - Валю жалко. А так... скучно только. Ведь скучно живем, правда? Вот книжки читаешь, кино... какая-то другая жизнь... интересно так. Нет, правда, ну не может же быть, чтобы все выдумывали? Наверное же, и в жизни так кто-то... люди какие-то другие, что ли? Ну, я вот экономист. Бумаги, бумаги. Кажется, кончил - займись чем-то для души...
- Чем?
- Откуда я знаю? Вот попал в колею... бежишь, бежишь... Куда? Знаете, иногда вон там, в душе: ну, нельзя же так жить, незачем! Вот вы смеетесь, а бывает! Думаешь: а вдруг ты больше можешь? Вот так, не угадал, побоялся - и растратил жизнь на пустяки. Ведь жаль, а?
- Наверное.
- Нет, вот вы подумайте: вот если б можно было все про себя узнать, а? Чтоб наверняка выбирать... без ошибок?
Незнакомец вдруг посмотрел на него с интересом. Только какой-то нехороший это был интерес, словно Борис Николаевич чем-то его обидел, и теперь он примеривается как бы покрепче дать сдачи.
- А вы что, продешевить боитесь?
Борис Николаевич даже ну, не то чтоб рассердился... неприятно как-то...
- Странно вы! А что, хорошо, если не в свое дело? А я вот уверен: человек должен знать, что он такое. Как-то, ну, не по-хозяйски, да? Нахальные - они всюду лезут, а другой побоится: не могу, испорчу!
- Зря вы, - сказал тот, и даже поморщился, как от привычной боли.
- Что зря?
- Со мной об этом зря. Раньше и я так думал.
- А теперь?
Незнакомец не ответил. Поглядел на него с внезапной злостью: как-то подобралось, заострилось у него лицо, и муть ушла из глаз.
- А вы что, не боитесь?
- Чего?
- Узнать, что вы такое?
Борис Николаевич неуверенно пожал плечами.
- Н-нет, как будто. А что?
- А ничего. Могу обеспечить. Как раз моя тема "Определение психологической пригодности к той или иной профессии". Ну и попутно, так сказать, нравственный базис. - Он опять поморщился, словно сами эти слова чем-то раздражали его, и Борис Николаевич почувствовал, нет, не страх, так, страшок, и острое, щекотное любопытство.
- И что - возможно? Правда?
- К сожалению.
Как-то даже неуютно стало Борису Николаевичу. Эти проснувшиеся глаза так и вцепились в него: ощупывали, разглядывали, применяли к чему-то, а все-таки любопытство было сильней. Что-то далекое... из детства? из юности? из никогда? Сладкое, заманивающее ощущение опасности и свободы.
- И как же это?
- Все по науке. А что, очень интересно? Может и попробовать хотите? Давайте.
- Как... сейчас?
- А почему нет? Завтра выходной, дома нас с вами не ждут.
Опять страшок, нет уже страх. Оказывается, это правда...
- Я... честно... не знаю. Так сразу...
- Как хотите. Мне-то лишь бы вечер убить.
Борис Николаевич вспомнил о духоте пустого дома, о древнем фильме по телевизору, выдохнул из себя страх и махнул рукой:
- А, где наша не пропадала! Только давайте уж познакомимся. Борис Николаевич.
- Владимир Аркадьич, - отозвался тот, и какая-то горькая насмешка мелькнула в его глазах.
В институт - громадный аквариум на Пушкинской - их пропустили молча. Видно было, что вахтер знает Владимира Аркадьевича и привык к его появлениям в любое время. Чем-то эдаким вдруг повеяло на Бориса Николаевича, о с о б е н н ы м. Каким-то отголоском то ли книг, то ли фильмов о героических ученых, чем-то, что приятно взволновало его ощущением своей п р и ч а с т н о с т и.