Роберт Шекли
Забавы чужаков
В один прекрасный день в мою дверь позвонил человек. Вообще-то он выглядел не вполне человеком, хотя передвигался на двух ногах. С лицом у него было что-та не так: казалось, его уже начали плавить в духовке на медленном огне, но вдруг спохватились и поспешно заморозили. Позднее я узнал, что такой облик довольно обычен среди инопланетян, называемых синестерийцами, и на тамошних конкурсах красоты почитается признаком особого очарования… Тающая прелесть, вот как они говорят.
— Мне сообщили, что вы писатель, — заявил визитер.
Я вынужден был признать этот факт. Какой, в самом деле, смысл скрывать подобные вещи?
— Удачно, не правда ли, — заметил он. — Ведь я покупаю рассказы.
— Надеюсь, вы не шутите?
— У вас есть что-нибудь, что вы хотели бы продать?
Он с ходу взял быка за рога, и я решил ответить ему в том же духе.
— Да, есть.
— Очень хорошо, — сказал он. — Я рад, что мы поняли друг друга. Знаете ли вы, как трудно делать бизнес в совершенно незнакомом городе? Собственно, на чужой планете, если уж быть точным, но в городах труднее всего, вы сами понимаете, разные традиции, правила поведения и все такое. Как только я попал сюда, так сразу сказал себе: путешествия, разумеется, дело полезное, но где же искать того, кто продаст мне рассказы?..
— Да, проблема, — согласился я.
— Что ж, — сказал он, — давайте разрешим ее к обоюдному удовольствию. Я хотел бы начать с повести на десять тысяч слов.
— Считайте, что она у вас уже в кармане. Когда желаете получить?
— Скажем, в конце недели.
— А каковы условия?
— Я плачу тысячу долларов за десять тысяч слов. Стандартный гонорар для данного региона Земли, как мне сказали. Ведь это Земля, не так ли?
— Это Земля, и ваша тысяча меня устраивает. А теперь скажите, о чем я должен написать.
— Это ваше дело. Ведь вы писатель, разве не так?
— Будь я проклят, так оно и есть!
Мне подумалось, что не стоит далее углубляться в щекотливую тему. Не один, так другой — кто-нибудь все равно прочтет. Именно это обычно и происходит с повестями.
— А какие права вы покупаете? — предусмотрительно осведомился я.
— Первое и второе синестерийское издание. И разумеется, я оставляю себе право на синестерийскую экранизацию, однако выплачу вам пятьдесят процентов от общей суммы в том случае, если оно будет перекуплено.
— А что, и такое может случиться?
— Трудно сказать. Видите ли, ваша Земля — совершенно новая литературная территория.
— Учитывая данное обстоятельство, я требую шестьдесят.
— Не стану спорить, — сказал он. — Во всяком случае, не в этот раз. В дальнейшем вы можете обнаружить, что я вовсе не так сговорчив. Кто может предсказать, как все получится? Разве узнаешь вкус собаки, покуда не съешь ее горячей?
Я не стал его поправлять.
Я написал свою историю за неделю и принес ее в контору синестерийцев, которая помещалась в старом здании МГМ на Бродвее. Вручив заказчику произведение, я присел на стул, а чужак незамедлительно приступил к чтению.
— Неплохо, совсем неплохо, — проронил он через некоторое время.
— Да-да. Это мне нравится.
— Что ж, прекрасно, — сказал я.
— Но я хочу, чтобы вы кое-что изменили.
— О, — промолвил я. — Что вы конкретно имеете в виду?
— Конкретно, — сказал синестериец. — Этот ваш персонаж по имени Эльза…
— Ну так что, Эльза, — послушно откликнулся я, не в силах припомнить никакой Эльзы, которую мог бы вписать в эту историю. Но решил не переспрашивать. Какой смысл выставлять себя идиотом, не помнящим собственной повести?
— Итак, Эльза… Она ведь размером с небольшую страну, не правда ли?
Ага, понятно: он имел в виду французскую провинцию Эльзас. Однако момент, когда я мог исправить ошибку, был безвозвратно упущен.
— Ну да, — вынужден был признать я. — Действительно, размером с небольшую страну.
— Чудесно, — сказал он. — Тогда почему бы не заставить вашу Эльзу влюбиться в большую страну в форме претцеля?
— В форме… чего?
— Претцеля, — терпеливо повторил он. — Претцель — весьма популярный художественный образ нашей популярной литературы. Синестерийцы обожают читать такие вещи.
— Гм… В самом деле?
— О да! Синестерийцам нравится представлять себе людей в форме претцелей, что делает их более визуальными.
— Более визуальными, — тупо повторил я.
— К тому Же, — сказал он, — мы обязаны принять во внимание возможность экранизации.
— Ну разумеется, — тут же согласился я, вспомнив о своих шестидесяти процентах.
— И если мы думаем о кинематографической версии, то я рекомендовал бы передвинуть события на другое время дня.
Я попытался припомнить, в какое время дня поместил свои события. Кажется, я вообще не обозначил никакого конкретного часа, о чем и объявил заказчику.
— Да, это так, — признал он. — Точного времени вы не указали, но явно имели в виду сумерки, в чем меня убедило шелестящее звучание ваших слов.
— Да, конечно, — согласился я. — Сумеречное настроение, так сказать.
— Послушайте, вот и прекрасное название!
— О да, — сказал я с глубоким отвращением.
— СУМЕРЕЧНОЕ НАСТРОЕНИЕ, — раскатисто произнес он, словно пробуя слова на вкус. — Да, думаю, вы можете так назвать свою вещь. Однако написать ее надо при ярком солнечном свете, если вы понимаете, о чем я… И в этом будет состоять вся ирония!
Когда я вернулся домой, Римб мыла посуду и выглядела довольно подавленной. Думаю, здесь надо пояснить, что Римб — светловолосая личность среднего роста и чрезвычайно истощенного вида, весьма характерного для инопланетян, придерживающихся гхоттических убеждений. Услышав непонятные звуки, доносящиеся из гостиной, я бросил на нее озадаченный взгляд, но Римб лишь мученически закатила глаза и молча пожала плечами. Я вошел в гостиную, увидел там двоих, и, не сказав ни слова, вернулся на кухню.
— Кто это?
— Они назвались Байерсонами, — сказала Римб.
— Чужаки?
Она кивнула.
В первый раз до меня по-настоящему дошло, что чужаки, оказывается, могут быть чужими друг другу.
— Что им здесь надо? — спросил я.
— Не знаю.
Я вернулся в гостиную. Мистер Байерсон сидел в моем любимом кресле и читал газету. Росточком он был в три фута и имел роскошную оранжевую шевелюру. Миссис Байерсон, столь же миниатюрная и апельсиноволосая, трудолюбиво вязала на спицах нечто оранжевое с зеленым. Увидев меня, мистер Байерсон поспешно выкарабкался из кресла, а я тут же уселся в него и спросил:
