Повесть
Начать рассказывать эту необычную историю, пожалуй, надо издалека — с преступления, которое тогда так и не удалось раскрыть.
Помню, муж вернулся в тот вечер поздно, и я сразу увидела, что он чем-то расстроен.
— Что-нибудь случилось, Морис? — спросила я.
— Со мной ничего. Но весьма неприятную историю мне рассказал профессор Бикельман.
Профессор Бикельман был старым опытным терапевтом. Морис когда-то учился у него, а теперь преподавал вместе с ним, когда мы переехали сюда, в Цюрих.
— Ты помнишь Урсулу Егги, Клодина? — спросил Морис.
— Урсулу Егги? Это сестра, которая выходила нашего Марселя? Конечно, помню.
— С ней случилось несчастье. Последнее время она присматривала за одной богатой старухой, даже миллионершей вроде, некой Матильдой фон Эрни-Альбах. У той были сахарный диабет в тяжелой форме, водянка, подагра с сильными болями, в общем, целый букет болезней. Но старуха была еще довольно крепкая. И вот позавчера она внезапно скончалась. Причем, судя по всему, от инъекции большой дозы морфина, которую ей сделала Урсула Егги.
— Боже мой! Как она могла ошибиться. Ведь Урсула такая опытная сестра.
— В том-то и дело, непонятно. Хотя ей все время приходилось делать старухе инъекции то инсулина, то всяких болеутоляющих, в том числе и морфин, трудно понять, как она могла ошибиться. Ей предъявлено обвинение в убийстве, в сознательном отравлении старухи, и она арестована.
— Урсула — убийца?! Но это немыслимо! Что ты говоришь, Морис? Ты ведь тоже ее прекрасно знаешь. Вспомни, как ухаживала она за маленьким Марселем. Была внимательней и заботливей меня, его матери.
— Тем не менее факт. Она арестована. Профессор Бикельман ее давно прекрасно знает. Он рекомендовал ее многим пациентам, в том числе и этой старухе. Он тоже совершенно потрясен и считает, что произошла какая-то чудовищная, нелепая ошибка. Вот он и попросил меня помочь разобраться в этом, зная о моих связях в суде.
— Конечно, ей надо помочь. Представляю, каково ей сейчас.
— Н-да. Завтра с утра отправлюсь к Гренеру.
Весь вечер, что бы я ни делала и о чем бы мы ни говорили, несчастная Урсула не выходила у меня из головы. Мы давно с ней не встречались — с тех пор, как три года назад она помогла выходить нашего сынишку Марселя, заболевшего дифтеритом в тяжелой форме, но я сохранила о ней самые признательные воспоминания и прекрасно ее помнила.
Хотя нет, я видела ее еще раз в позапрошлом году. Узнав от профессора Бикельмана, что она перенесла трудную операцию, мы с Морисом навестили Урсулу в больнице. Она нам очень обрадовалась.
Высокая, белокурая, со строгим, красивым и одухотворенным лицом, стройная, всегда такая подтянутая, аккуратная и внимательная, в накрахмаленном халате и белоснежной шапочке, она выглядела идеальной медицинской сестрой, словно сошедшей с рекламной картинки. Брови у нее всегда были тщательно подбриты, кожа на лице матовая, без единой морщинки — было видно, что она следит за собой, хотя жила одиноко и своим неприступным, надменным видом прямо-таки отпугивала мужчин.
Профессор Бикельман туманно намекнул однажды, что был у нее в молодости какой-то неудачный роман, который Урсула весьма тяжело переживала, и что с тех пор она «совершенно лишила себя всякой личной жизни, бедняжка, целиком отдавшись благородным заботам о других людях, нуждающихся в помощи…».
В устах профессора Бикельмана это прозвучало несколько вычурно и пышновато, но вполне соответствовало истине. Много лет Урсула преданно ухаживала за своей парализованной теткой, буквально выходила младшего братишку, заболевшего полиомиелитом, воспитала его и вывела в люди. Теперь он работал, кажется, экономистом где-то в большом поместье за Фрибуром, счастливо женился, сам уже имел сына и буквально боготворил старшую сестру. С ними там жила и старушка мать, которую Урсула нежно любила.
И медицинской сестрой Урсула была идеальной — заботливой, внимательной, нежной, несмотря на свой несколько холодноватый и строгий вид. По-моему, никакой личной жизни у нее действительно не было, разве только иногда сходит в кино на какую-нибудь трогательную любовную мелодраму одна или с подругой.
Был у нее еще очень славный дар: внимательно слушать всех, кто испытывал нужду выговориться, — знаю это по себе.
Мы тогда с мужем только что переехали в Цюрих с юга, с Лазурного берега, раньше жили в Монтрё. Было одиноко без старых друзей и знакомых и непривычно слышать вокруг вместо родного французского немецкий язык, да еще не тот, какому нас учили в гимназии, а местный диалект — «швицертютш». И тут еще сразу после переезда заболел сынишка…
Урсула мне очень тогда помогла. Она всегда была готова всем прийти на помощь. Морис даже заинтересовался ею, можно сказать, как специалист.
— У нее весьма повышенная доминанта на других людей, — несколько раз говорил он мне. — Очень любопытный характер для нас, психологов.
А для меня, хотя мужу этого я, конечно, не говорила, а то бы он высмеял мои «идеалистические пережитки», Урсула была прямо живым воплощением святой, в честь которой ей дали имя.
И эта святая — убийца?!
Сама такая мысль казалась мне настолько чудовищной, что я от негодования долго не могла уснуть, хотя и наглоталась снотворного.
Комиссар Гренер поможет, успокаивала я себя. Конечно, он быстро во всем разберется, и бедную Урсулу завтра же освободят. Но все равно каково ей пережить все это!
Жан-Поль Гренер был старым опытным комиссаром здешней кантональной полиции. Морис несколько раз помогал ему советами, когда дело касалось тонкостей психологии и психиатрии или расследования всяких мошеннических проделок, и они подружились.
Муж уважал комиссара за порядочность, глубокий ум и знание жизни, за остроумие и наблюдательность, порой поражавшую даже его, специалиста-психолога.
А комиссар так высоко ценил знания и помощь Мориса, что даже добился, чтобы для него при кантональном суде специально завели новую должность консультанта-психолога.
Мне Жан-Поль тоже нравился — высокий, всегда спокойный, неторопливый в движениях, даже немножко флегматичный, с фигурой располневшего циркового борца и очень внимательными, живыми глазами, весь какой-то прочный и крепкий. Старомодными седеющими усами и сверкающей лысиной, всем своим видом и повадками он напоминал преуспевающего дельца, любителя выпить и вкусно поесть. Это Гренер действительно любил, в остальном же его добродушно-обывательский вид был обманчив.
