Людмила СВЕШНИКОВА
КЛЕВЕРНОЕ ПОЛЕ
Каждое утро без пятнадцати десять Игорь Петрович подогревает завтрак, оставленный женой на плите, и, отмерив две ложечки молотого кофе, заваривает его в маленькой кастрюльке. Завтракает он не спеша, долго смакуя ароматный напиток, а потом завязывает тугим узелком тёмный галстук и облачается в пиджак с залоснившимися локтями. Перед выходом из дома он выглядывает в окно и, если на небе есть тучки, прихватывает зонтик, хотя до фотоателье неспешной ходьбы минут пять. Содрав с дверей фотоателье бумажную наклейку, изображающую пломбу, он отпирает два замка и распахивает ставни на окошке-витрине. Там на картонном листе налеплены фотографии смазливых девиц, голеньких младенцев и групповые снимки.
В первой комнатке тесного ателье стоит громоздкий аппарат под чёрным покрывалом, в углу на столике кучкой лежат стружечные цветы и потрёпанные куклы — оформление для снимков, а во второй, без окошек, Игорь Петрович печатает фотографии. Занимается он этим в промежутках между приходом клиентов. С ними он сухо вежлив, долго усаживает перед фотоаппаратом, находя нужный ракурс. Временами ему становится вдруг жаль людей, усаженных перед объективом: он представляет, какими они станут через десять — пятнадцать лет. Признаки уходящего времени вызывают у него неясную тоску потери.
В обед Игорь Петрович идёт в ближайшую столовую, берёт только второе и компот. Дома вечером его ожидает обильный ужин, умело приготовленный женой. Он любит эти ужины и заранее каждый раз гадает, из чего он будет состоять.
За последние годы Игорь Петрович очень располнел, появилась неприятная одышка, а зеркало каждый раз показывало лицо с расплывшимися чертами и кожей нездорового цвета.
Преподаватели художественного училища единодушно признавали одарённость Игоря. Рисунки неизменно восхищали выразительностью и экспрессией, работы маслом — сочностью красок. По окончании он выставился: несколько портретов и пейзажей. Работы имели успех, посыпались заказы. Не обошлось и без курьёза. Молодой художник обладал даром угадывать сущность натуры, и одна известная актриса громко возмутилась, увидев на полотне своё лицо с ясно выявленными чувственностью и честолюбием. История эта сделала Игоря популярным среди художников города, но от заказов на портреты он стал отказываться, окончательно определившись в жанре пейзажа.
В то время жизнь представлялась ему прекрасной, а всё, что он писал, только прелюдией к более значимому, к Главной Картине. Было ещё неясно, о чём она будет, но предвкушение встречи с ней было радостным ожиданием. В коммунальной его комнатке появилась молоденькая девчонка, внеся в бытиё новое приятное содержание: Игорь женился. Молоденькая жена оказалась «своим парнем». До полуночи варила кофе для друзей, собирающихся у Игоря поспорить о смысле искусства, была приятно общительной и весёлой. Но скоро Игорь стал отцом крохотного крикливого мальчишки, страдающего то животиком, то простудой, а «свой парень» безвозвратно исчез. В коммуналке появилась раздражённая усталая женщина, небрежно причёсанная, в помятом халатике с пятнами молока и каши. Сначала ребёнок вызвал в Игоре раздражение и досаду своим появлением, потом жалость и нежность. Пришло понимание: необходимо больше зарабатывать, чтобы жена могла сидеть дома со слабым мальчиком.
Как-то в июне на художественную мастерскую, где работал Игорь, пришёл заказ на большое панно для Дворца культуры в Оренбурге. Игорь согласился отправиться в далёкий город вдвоём с Ионычем — так прозвали немолодого художника за излишнюю тучность и неизменный вопрос в случае заказа: «Это сколько стоит?» Они выехали на другой же день.
Ночью поезд миновал большие станции, утром мимо вагонных окошек замелькали небольшие станционные постройки, домики путевых обходчиков, тоскливо одинокие среди безлесых пространств, — начиналось Оренбуржье. Неожиданно после бескрайних пустот степи возник плотный строй сосен с золотистыми стволами и кто-то сообщил, что это и есть знаменитый Бузулукский бор. Поезд приветствовал бор длинным гудком. Звук, цепляясь за верхушки деревьев, далеко откатился и вернулся глухим эхом, потом мимо опять поплыла унылая плоскость земли. Заморосил дождь. Капли залетали в купе, пришлось поднять стёкла окна, оно помутнело от водяных струек, срываемых встречным ветром. Состав быстро убежал из-под тучи, изливающейся дождём, окна в вагоне опустили, влажный ветер принёс в духоту купе запахи степных трав. Игорь вышел в коридор, опустил и там окно и вдруг ощутил острый восторг. Низкие грозовые тучи закрывали солнце, над ними словно бы кипело расплавленное золото и, протекая в промежутки тёмно-лиловых туч, изливалось на поле цветущего клевера. Там же, куда не достигал небесный цвет, клевер казался насыщенно-красным, как капли застывшей крови.
С непроходящим восторгом Игорь жадно вглядывался в великолепие солнечного кипения над темнотой туч, ежеминутно меняющуюся их окраску и пушистые цветы, горящие розовым огнём, на все это прекрасное созвучие контрастов, таких совершенных и неповторимых.
— Господи, красота какая! — вывел его из оцепенения женский голос, и он понял, что видит свою Главную Картину, видит мельком: поезд быстро минует её, она навсегда исчезнет.
Он бросился к проводнице. Та пила чай, равнодушно поглядывая в окно. На откидном столике, около большого чайника, лежал большой кус сала и небрежно нарезанный чёрный хлеб.
— Мне необходимо сойти! — сказал Игорь.
— До Оренбурга-то далеко, — удивилась проводница.
— Понимаете, мне необходимо немедленно! — воскликнул он.
— Чо, стоп-кран, что ли, дёргать?! — рассердилась проводница. — Ишь, приспичило. Вот сейчас разъезд Первомайский, дак сходите — две минуты стоим…
Игорь бегом вернулся в своё купе, схватил этюдник и бросился в тамбур. Поезд начинал тормозить.
— Ты куда? — удивился Ионыч.
— Выхожу. Отличная натура…
— Не валяй дурака! Нам завтра на месте быть!
— Опоздаю на сутки.
— Подожди, подожди! — закричал Ионыч. — С ума сошёл!
Состав остановился. Игорь спрыгнул на деревянную платформу. «Двинусь в обратную сторону пешком», — решил он.
Лязгнули тормоза, поплыли мимо вагоны. Ионыч что-то кричал из тамбура, но Игорь не оглядываясь шагал вдоль железнодорожного полотна к клеверному полю. Он торопливо установил этюдник с небольшим холстом на лёгком подрамнике, выдавил на палитру пурпурный кадмий, золотистую охру, фиолетовый краплак и начал писать.
Золотое кипение над темнотой туч слегка поблекло, но пушистые цветы так же горели розовыми огоньками. Игорь работал, кладя быстрые мазки на холст, вглядываясь в поле. Впрочем, картина с неистовой игрой красок уже запечатлелась в его памяти, он мог видеть её с закрытыми глазами. Работал он, пока не посерело закатное небо, опять зачастил дождь и похолодало. Озноб от промокшей рубашки напомнил о куртке, оставленной в купе, наступал вечер, и он пошёл к станции узнать о ближайшем поезде на Оренбург.
