Алексей Яковлевич Корепанов
Мы новый мир построим...
Мимо запотевшего вагонного окна, возле которого стоял Андронов, медленно проплыл синий, в белых остроконечных звездочках киоск с надписью «працює» на замызганной картонке – и поезд, наконец, остановился. Поправив движением плеча так и норовящую соскользнуть легкую черную сумку на ремне, Андронов до самого подбородка застегнул «молнию» короткой куртки и, следом за другими пассажирами, двинулся к тамбуру. Вытащил на ходу пачку сигарет из нагрудного кармана, спустился по железным ступеням, вдыхая влажный воздух, – и чуть не угодил в лужу. Луж на перроне было много, а серое утреннее небо всем своим видом намекало на то, что в любой момент может освежить их содержимое. Поезд стоял здесь всего три-четыре минуты, ему, наверное, не терпелось побыстрее добраться до юга, до моря, и хоть на время освободить свои кишки от надоедливых двуногих сальмонелл, которым почему-то не сидится дома. Людей на перроне было, пожалуй, поменьше, чем луж, и Андронов не находил в их лицах особой приветливости. Впрочем, так, наверное, ему только казалось – из-за серости и сырости ноябрьского утра, из-за того, что не удалось как следует выспаться. На ночных остановках лезли в вагон какие-то громогласные типы, со стуком сгружали что-то тяжелое в коридоре, за дверью купе, где маялся Андронов, а на рассвете начался неизбежный контакт с таможенниками, сначала со своими, а потом с сопредельными – и сон вообще испарился, дал стрекача; видать, не жаловал таможню.
Правда, нашелся в этом сопливом вокзальном утре и один несомненный плюс: погода была теплой, ничуть же напоминавшей московские заморозки с коварным дорожным ледком, и высокие, похожие на гусиные перья, деревья, выстроившиеся вдоль бетонного забора, выглядели вполне еще зелеными.
Скользнув взглядом по круглым часам, подвешенным на консоли, торчащей из облупленной желтой стены неказистого здания вокзала – оно наводило на мысль о царских еще летах, – Андронов недоуменно поддернул рукав куртки, высвобождая свой бессменный «данхилл». И не сразу сообразил, что время здесь другое. Местное, малоросское. Собственная заторможенность ему не понравилась, и он решил при первом же удобном случае встряхнуть мозги чашкой кофе. Или даже двумя. Когда выпадет такой случай, он не знал, и пока, в качестве паллиатива, закурил сигарету.
Сроки его кофейной церемонии устанавливал не он, а тот человек, что удалялся сейчас вместе с другими прибывшими к решетчатым воротам, ведущим, надо полагать, на привокзальную площадь. В любом городишке, как бы плох он не был, обязательно есть привокзальная площадь. С троллейбусами, маршрутками, частными такси или, на худой конец, велорикшами.
Андронов стоял посреди быстро пустевшего перрона и смотрел вслед высокому широкоплечему слегка сутулящемуся мужчине в сером длиннополом плаще и с почти такой же, как у Андронова, черной, с оттопыренными накладными карманами сумкой на плече – единственным его багажом. Фотографию этого человека с фигурой отставного регбиста Андронову три дня назад показали в Москве, а вживе увидеть «объект» ему довелось только вчерашним утром, на Киевском вокзале белокаменной, полном цыганок и закарпатских гастарбайтеров с вислыми унылыми усами и испуганными глазами. «Объекту» было сильно за сорок, лицо у него, в полном соответствии с фотографией, оказалось запоминающимся и походило на гравюру: тяжелое, с резкими чертами, загорелое, составляющее контраст с довольно светлыми, жесткими на вид короткими волосами. И хотя смахивающий на небольшую картофелину нос вносил некоторый диссонанс в композицию, было совершенно ясно, что лет пятнадцать-двадцать назад этот ковбой ходил в безусловных красавцах. Вот только глаза его Андронову не особенно понравились: цветом они походили на осеннюю листву и, подобно осенней листве, были какими-то увядшими, отговорившими, как роща золотая, если выражаться словами поэта. Погасшими.
Впрочем, это было субъективное впечатление Андронова, ничего, собственно, не прибавляющее и не убавляющее. Его дело – вести «объект», будь тот хоть с очами врубелевского Демона или и вовсе слепым... Хотя слепые, наверное, в такие игры не играют.
Когда Регбист оказался по ту сторону ворот, Андронов, на всякий случай, по-театральному растерянно поозиравшись, – вот, мол, гады, не встретили! – зашагал следом, на ходу метко отправив в урну не выкуренную и на треть сигарету.
Выйдя на блеклую площадь, покрытую мокрым, в выбоинах, реликтовым асфальтом, даже не площадь, а так – некоторое не очень обширное пространство, он одним панорамным взглядом охватил всю картину, словно состряпанную рукой не шибко даровитого подмастерья. Напротив широкой лестницы, ведущей к стеклянным дверям вокзала, рядком расположились возле полоски кустарника заляпанные грязью шарабаны, то бишь частные таксомоторы, представленные, в основном, разными моделями непрезентабельных «жигулей». В отдалении выглядывал из-за киосков навес то ли троллейбусной, то ли автобусной остановки. По левую руку от Андронова вздымался над забором заводской корпус, возведенный, судя по его виду, еще в годы первых сталинских пятилеток, а справа пестрели желто-голубой гаммой лотки полупустого базарчика. Весь дальний план закрывала высящаяся на другой стороне улицы недостроенная длинная многоэтажка с нависшей над ней стрелой подъемного крана. Город, похоже, вовсе не тщился соперничать по красоте c Рио-де-Жанейро. Или хотя бы с Брянском.
Не упуская из виду направившегося к базарчику Регбиста (молочка парного ему захотелось, что ли? или соленых огурцов?), Андронов подошел к ближайшему «жигуленку» цвета здешнего хмурого неба, дабы сразу обеспечить себя средством передвижения.
– Постоим пока, – сказал он, устроившись рядом с грузным вислощеким водителем, вовсю благоухающим какой-то приторной туалетной водой. – Я скажу, когда ехать.
Водитель равнодушно пожал плечами. Потом шумно потянул носом и, приспустив стекло, смачно плюнул на асфальт.
– Ничего, что я по-русски? – спросил Андронов, продолжая наблюдать за Регбистом. Тот по одному выбирал яблоки. Будто не мог наесться яблок в Москве.
– А мне один хрен, – вяло сообщил извозчик, вытирая губы рукавом. – Хоть по-русски, хоть по-турецки. Главное, шоб грОши заплатил. Мы ж не вуйки з полоныны, мы ж по-русски понимаем.
Андронов понятия не имел, кто такие «вуйки з полоныны», но уточнять не стал.
– Тут, между прочим, с часов Елизаветы русские полки стояли, – начал набирать обороты таксист. – Крепость-то российская была, а не козацька. И дивчат с Питера завозили, самых симпатюлек. И вообще, у вас, в Москве, наших больше, чем здесь. А не наши отсюда давно в Израиль потикали.
