Он совершенно невинно лежал на солнце. Альтаир поймала маленькую рыбку, разорвала, чтобы сделать из нее наживку, и остаток утра рыбачила более тяжелой снастью.
Мондрагон проснулся, когда она вытащила первого утильщика. Он вскочил, когда рыба на полудеке заколотила хвостом и обрызгала его водой.
— Быстрее! — крикнула она, так как он находился в пределах досягаемости рыбы. Он попробовал ее схватить, но попал под хлещущий хвост и попытался еще раз. — Шнур! — крикнула Альтаир, и он схватился за него и поймал рыбу.
Альтаир сняла рыбу с крючка, протянула сквозь жабры шнур и повесила ее через край лодки.
— Попало по руке?
Он пососал рану и показал ей — несколько вполне приличных проколов.
— Ты действительно сын предков, да? Они же загноятся. Он оскорбленно посмотрел на нее, но промолчал.
— Ясно, — сказала она. — Вы же там, наверху, не разбираетесь в рыбе, вы просто ее едите. Это я виновата. В голову бы не пришло, что ты схватишь ее за спину. Сзади плавника и за этот ряд. Хорошо, что хоть зубов у нее нет. Ну, я никогда бы не заставила тебя хватать красноперку. Плохие плавники да еще зубы. Когда приходится иметь с ней дело, надевают рукавицы, вот и все. То же самое касается и священной щуки. Она спокойно может что-нибудь откусить. И ангел смерти хорошо оправдывает свое название, потому что его яд убивает быстрее, чем успеешь оглянуться. Они хороши на вкус, но их колючки могут убить даже через три дня после того, как рыбу съели за ужином.
— Я знаю, — сказал он мрачно; и она вспомнила об убийцах из-за угла, ангеле смерти и о высоких мостах, и ей снова стало холодно средь ясного дня. Она насадила на крючок новую наживку и забросила удочку. Стайка морских птиц села вдали у Флота-призрака, и плотовщики медленно поплыли к ним. Альтаир наблюдала за этим, пока стайка не бросилась в бегство.
К полудню рыба уже варилась на маленькой печке; после еды они немного вздремнули на полный желудок, она сама на одной стороне полудека, он — сидя прямо в среднем проходе, где уснул после еды, набив желудок порядочным глотком дешевого виски Хафиза и рыбой из Мертвого Порта.
Альтаир время от времени просыпалась и смотрела поверх руки, которую использовала в качестве подушки, на берег, состоявший из голой коричневой скалы и желтого галечника. И поглядывала на своего пассажира, чье единственное движение за все это время состояло в том, чтобы лечь на досках на бок и положить руку под голову. Так он и лежал, свернувшись, как младенец, одна голая нога уютно подтянута к другому колену. Солнце пригревало, ночь была трудной, и Альтаир снова закрывала глаза и клала голову на руку, слишком сонная, чтобы быть в состоянии заняться чем-то другим.
* * *
Вечером она пекла блины, чтобы поесть их вместе с холодной рыбой; Мондрагон-Кто-бы-он-ни-был подошел и наблюдал за ней во время работы.
— У тебя нет бритвы? — спросил он.
— Есть хороший нож, — сказала она задумчиво. — Острый, как бритва. — Она положила лодочный багор в пределах досягаемости, но его вопрос казался совершенно искренним: у него уже появилась заметная щетина. Она наклонилась и протянула ему нож с бумажно-тонким лезвием, и это был совсем не тот нож, которым чистят рыбу. Он сделал сомневающееся лицо, пока не проверил его на остроту пальцем. Потом посмотрел на нож с уважением.
— Чем ты пользуешься, оселком?
— Глинистым песчаником, и будь чертовски осторожен с ним. — Она вытащила из левого кармана камень и протянула его Мондрагону.
— А мыло?
— Лежит в ящике, самом первом, как только заползешь в укрытие. Маленький черный ящик. Только лучше бы ты подождал. Сейчас будет готов ужин…
— Вообще-то, к ужину я как раз и собирался освежиться.
— Небо, ты же только прошлой ночью принял ванну!
Мондрагон посмотрел на нее так безмолвно и оскорбленно, что она немедленно снова заткнулась. Он пригнулся и достал из ящика мыло. Ванну… После того, как он едва не утонул. С мылом…
Он ушел на релинг и снял пуловер.
— Спорим, что ты думаешь, будто у меня есть еще чистая одежда! — крикнула она надменно.
Он обернулся.
— Я действительно желал бы ее! — сказал он резко, отвернулся, снял большие брюки, взял нож и мыло в одну руку и щучкой прыгнул через борт в воду.
— Проклятье! — С этой стороны лодки было не особенно глубоко. Альтаир вскочила и подбежала к борту, чтобы посмотреть, не сломал ли он себе шею, но он был целехонек и плавал довольно хорошо. — Ты когда-нибудь глядишь, где находишься?
— Со мной все в порядке.
— Черт возьми, если ты утопишь нож, я позабочусь о том, чтобы ты нашел его снова, прежде чем попадешь на борт!
Он встал по грудь в воде, и поднял нож. Вместе с мылом. Потом наморщил нос.
— Там ничего не горит?
— Проклятье! — пронзительно вскрикнула она и бросилась назад.
Пригорело. Она вынула блинчики с подгорелой стороной и положила их на холодную рыбу, погасила огонь, а потом только сидела и таращилась на этот неприятный сюрприз.
Наконец она сбросила пуловер и брюки и тоже слезла с лодки с другой стороны.
Вторая ванна за один день. Если Мондрагон мог быть чистым, то она могла быть еще чище. Она снова вынырнула, следя за тем, чтобы лодка оставалась между ней и Мондрагоном.
— Ты в порядке? — спросил он с другой стороны.
— Все нормально. Ужин уже пригорел. С таким же успехом он может и остыть. — Она снова нырнула. Дно состояло из вязкого наносного песка, на него страшно было вставать. Она поджала ноги, отплыла на несколько гребков, повернулась и поплыла назад. Мондрагон появился из-за угла лодки.
— Мыло не нужно?
Она заболтала ногами и, стараясь держаться поглубже в воде, подплыла к его вытянутой руке и взяла мыло. Мондрагон снова вернулся на свою сторону. Альтаир намыливалась, плевалась и чертыхалась, и когда вдоволь намылась, положила мыло на полудек, поплавала вдоль борта лодки, навалилась животом на край и приземлилась в среднем проходе.
Она снова была царицей лодки. Мондрагон со своего места очень хорошо мог ее видеть. Она, стараясь не замечать этого и не смотреть в его сторону, поднялась на полудек, натянула штаны и пуловер, положила на место мыло, села и начала есть, роняя капли воды с волос на плечи.
А потом пришлось подняться на борт ему. Альтаир безжалостно смотрела, как он, натягивая пуловер, повернулся к ней и тоже делал вид, будто ее не было рядом. Она заметила, что нож по-прежнему с ним. И когда он приблизился к ней, она на всякий случай положила у своих ног крюк. Она подняла взгляд, когда он сел, вытащил из кармана брусок и взял немного жира со сковороды; он собрался заняться лезвием, и ей пришлось признать, что в этом деле у него есть навык.
— Ты бы поел, — сказала она.
— Я как раз забочусь о твоей собственности!
— Это я могу сделать и сама. Ешь!
Но он продолжал возиться с ножом и делал это довольно долго. Альтаир закончила есть, пошла к краю лодки и смела крошки своей порции в воду; потом вытерла тарелку, чтобы положить ее на место.
Мондрагон съел свою порцию, потом тоже пошел со сковородой к краю лодки и окунул ее в воду.
— Проклятье, что ты делаешь? Он обернулся.
— Мою. А разве мытье… — Он сдержался, пока не зашло слишком далеко, но она достаточно хорошо его поняла.
— Железные сковороды не моют, Мондрагон. Их вытирают. От этого они только лучше. А если ты будешь мыть в воде порта еще и тарелки, то заболеешь. И если будешь слишком часто мыться. Мне тоже не нравится быть грязной, Мондрагон, но, черт побери еще раз, помыться иногда просто негде, пока не пройдет дождь, а тогда чертовски холодно!
Альтаир уже кричала. Заметив это, она резко оборвала себя возбужденным фырканьем.
— Мне жаль, — сказал он.
— Хэй, для сухопутной крысы ты управляешься совсем неплохо. Даже не потерял мыло.
— А что мне делать со сковородой?
— Давай сюда. — Она взяла ее у него из рук, вытерла тряпкой и положила на место. — Первый же разогрев убьет заразу.
— Блины были неплохими.
— Спасибо. — Она закрыла крышку ящика с посудой, и села на край полудека, нагнулась и вытащила бутылку с виски. Ей необходим глоток! Небо и предки, этот человек может вызвать жажду у кого хочешь!
Потом она протянула бутылку ему, поразмыслив, что, возможно, и сама тоже вызвала у него жажду.
— За мой нож.
Он передал ей нож и точильный камень, взял бутылку и отпил.
Бутылка переходила из рук в руки много раз; наконец, Альтаир вздохнула и заглянула в нее. Янтарной жидкости осталось еще на дюйм.
— А, к черту! — сказала она и снова протянула ее Мондрагону. Он отпил, а она осушила бутылку.
Потом она снова села рыбачить — это занятие обычно успокаивало ее. По ту сторону водной поверхности блестели огни Меровингена — разбросанное над темнеющим приливом золото. Вода лизала лодку, плескалась и сверкала, показывая разбитое зеркальное отражение тускнеющего неба. Поплавок безмятежно покачивался на волнах.
