Точного ответа у меня не было.
– Не знаю. Скорость звука в гипералмазе примерно такая же, как в настоящем, – около пятнадцати километров в секунду. Если разрыв произошел в трех тысячах километров под нами, вначале ударит звуковая волна – примерно… секунд через двести после вспышки. Упругая волна движется медленнее… но она все же догонит прежде, чем мы достигнем высшей точки.
Мой расчет оказался верным, поскольку звуковой импульс последовал сразу за моими словами: резкий удар, как будто кабина подскочила на ухабе при скорости две тысячи километров в час.
– Но нам ничего не угрожает? – Его жена была на волосок от истерики. – Если разрыв действительно под нами… О боже, надо было записываться чаще.
Муж посмотрел на нее с усмешкой:
– Ведь ты сама говорила, что регулярные полеты в клинику для сканирования – слишком дорогое удовольствие.
– Тебе не следовало понимать это буквально.
Я повысил голос, заглушая перепалку:
– Боюсь, нам действительно грозят серьезные неприятности. Если волна пройдет строго вдоль нити, у нас будет шанс уцелеть. Но если спираль начнет делать захлесты…
– Ты кто, черт тебя побери, – осведомился северянин, – инженер, что ли?
– Нет, я специалист совершенно иного рода.
На лестнице снова затопали, и появились остальные пассажиры. Похоже, толчок убедил их, что имеется серьезная причина для беспокойства.
– Что происходит? – спросил один из южан, грузный мужчина, на фут выше остальных.
– Мы летим по перебитой спирали, – ответил я. – Если не ошибаюсь, в кабине есть скафандры? Предлагаю воспользоваться ими как можно скорее.
Мужчина посмотрел на меня точно на сумасшедшего:
– Ведь мы продолжаем подниматься! Мне плевать, что там внизу происходит, – у нас все в порядке. Эта штука сделана с учетом возможных проблем.
– Но не таких, как в нашем случае, – возразил я.
К этому времени прибыл и слуга, подвешенный к своему потолочному рельсу. Я попросил проводить нас туда, где хранятся скафандры. Вообще-то, он должен был предложить это сам, но ситуация оказалась слишком нестандартной, чтобы увидеть в ней опасность для жизни двуногих подопечных. Интересно, дошла ли до орбитальной станции новость о том, что спираль перебита? Почти наверняка дошла – и почти наверняка сделать что-либо с находящимися на нити кабинами невозможно.
И все же нам повезло больше, чем тем, кто оказался в нижней, отсеченной части спирали. Я представил себе тысячекилометровый кусок нити ниже обрыва. Пройдет несколько минут, прежде чем на планету обрушится его верхушка, – она пока висит как заколдованная, словно в фокусе с веревкой. Но все равно нет в мире силы, способной предотвратить ее падение. Миллионы тонн спирали врежутся в атмосферу, отягощенные кабинами, частью пустыми, а частью с пассажирами. Это будет медленная и очень страшная смерть.
Кто виноват в случившемся? Слишком самонадеянно было бы полагать, что это не имеет отношения к моему путешествию. Рейвич перехитрил нас в Нуэва-Вальпараисо, и, если бы не обрыв нити, я бы все еще пытался смириться с гибелью Дитерлинга. Трудно представить, что к диверсии причастен Васкес Красная Рука, хотя я так и не вычеркнул его из списка подозреваемых в убийстве моего друга. Васкесу не хватило бы воображения, чтобы придумать подобное, – не говоря уже о средствах. К тому же сектанты подвергли его идеологической обработке, не позволяющей даже подумать о том, чтобы нанести ущерб мосту. Но кто-то же пытается убить меня. Возможно, враги подложили бомбу в одну из кабин, рассчитывая, что я окажусь в ней или ниже. А может, они неточно пустили ракету. У Рейвича, с его-то связями, была техническая возможность организовать подобное. Но в моей голове не укладывалось, что он способен мимоходом угробить несколько сот ни в чем не повинных людей.
И все же кто его знает, этого Рейвича. Может, он успел ожесточиться вконец.
Мы последовали за слугой к отсекам, в каждом из которых хранился вакуумный скафандр. Ума не приложу, где раскопали эти раритеты: приходилось втискиваться в скафандр, вместо того чтобы позволить ему облепить себя. Все они оказались мне малы примерно на размер, но я облачился довольно быстро – с легкостью бойца, который привык носить броню. Разумеется, заводной пистолет перекочевал в один из многочисленных карманов, предназначенных для сигнальных ракет.
Пистолета никто не заметил.
– Это не обязательно! – вспылил аристократ-южанин. – Мы прекрасно обойдемся без проклятых…
– Не обойдетесь, – перебил я. – Когда налетит упругая волна – а это может случиться в любую секунду, – шарахнет так, что у вас не останется ни одной целой косточки. Наденете скафандр – останетесь живы.
«А может, и не останетесь», – добавил я мысленно.
Пассажиры возились со скафандрами, кто сноровисто, кто не очень. Я устремился на помощь, и через минуту-другую все оказались облачены, не считая великана, который продолжал брюзжать, словно у него была прорва времени. Более того, он начал перебирать костюмы и рассуждать по поводу их размеров.
– Хотя бы загерметизируйтесь, а потом будете беспокоиться о синяках и царапинах.
Я представил себе безумное цунами, которое несется нам навстречу, пожирая километры. Волна уже миновала нижние кабины. Интересно, хватит ли ей силы сбросить их?
Я все еще размышлял, когда волна обрушилась на нас.
Это оказалось куда хуже, чем я предполагал. Кабина рванулась в сторону, и нас ударило о внутреннюю стену. Кто-то завопил – похоже, получил перелом, но в ту же секунду нас швырнуло в противоположном направлении, на прозрачный купол смотрового окна. Слуга, сорвавшись с потолочного рельса, пролетел мимо нас, и его твердый стальной корпус ударился в стекло, точно ракета. Оно тут же покрылось паутиной белых линий, но удержалось. Сила тяготения ослабла, когда кабина замедлила движение по спирали; какой-то элемент ее индукционного мотора был поврежден ударом.
Голова аристократа-южанина лопнула, словно перезревший плод, и превратилась в мерзкое красное месиво. Толчки становились все слабее, но его тело еще перекатывалось по каюте. Кто-то снова вскрикнул. В той или иной мере досталось каждому. Возможно, и мне, но адреналин напрочь заблокировал болевые ощущения.
Упругая волна миновала. Я знал, что в какой-то момент она достигнет конца нити и снова пойдет вниз, но уже растратив энергию. Через несколько часов снова будут толчки, однако не такие сильные.
На секунду я позволил себе поверить, что мы выкарабкаемся.
Но затем вспомнил о кабинах, находящихся под нами. Они тоже должны потерять скорость, либо их вообще сбросило. Возможно, сработала автоматическая защита. Но что толку гадать? Если нижняя кабина все еще поднимается с прежней скоростью, она вот-вот врежется в нас.
Я заговорил, заглушая стоны ушибленных:
– Прошу меня извинить, но я вот о чем подумал…
На объяснения не было времени. Или пассажиры последуют за мной, или останутся в кабине, но тогда пусть пеняют на себя. В аварийный шлюз нам не попасть – нужно не меньше минуты, чтобы пройти цикл всем семерым… теперь уже шестерым. Кроме того, чем дальше мы окажемся от моста, тем больше шансов уцелеть, когда кабины столкнутся.
По сути, выбора не оставалось.
Рукой в перчатке я неуклюже извлек из кармана на скафандре заводной пистолет. Прицелиться невозможно, но, к счастью, этого и не требуется. Я просто навел пистолет на паутину трещин, оставленную на стекле слугой.
Кто-то попытался остановить меня, не понимая, что я всего лишь пытаюсь спастись и спасти остальных, но я оказался сильнее, и мой палец нажал на курок. Нанодетали пистолета пришли в движение, высвобождая мощный заряд энергии молекулярного взаимодействия. Из ствола вылетел рой стрелок. Под их натиском паутина расширилась, стекло выгнулось наружу и разлетелось мириадами белых осколков. Образовалось рваное отверстие; через него воздушная буря вышвырнула нас в космос.
Я держался за пистолет, как утопающий за соломинку, и вертел головой, высматривая остальных. Вихрь раскидал их в разных направлениях, точно осколки осветительной ракеты. Однако все мы летели вниз, хотя и по разным траекториям.
Под нами была только планета.
Медленно вращаясь, я снова увидел кабину. Она все еще удерживалась на нити, продолжая уходить вверх, уменьшаясь с каждой секундой по мере моего падения. Затем – едва уловимое появление второй кабины, которая двигалась вверх по нити на нормальной скорости, и тотчас ослепительная, точно ядерный взрыв, вспышка.
Но вот свет погас, и не осталось ничего, даже нити.
Небесному Хаусманну было три года, когда он увидел свет.
Позднее, уже зрелым мужчиной, он будет считать это своим первым отчетливым воспоминанием, которое можно соотнести со временем и местом и которое определенно имеет отношение к реальному миру, – в отличие от иллюзий, обитающих на призрачной границе, что отделяет реальный мир от фантазий ребенка.
