алтаря, подняла в воздух неглубокую чашу из полированной меди, фокусируя солнечный свет, и от расщепленного кедра поднялся завиток дыма. Пока майтера Мята глядела на него, появились первые бледные, почти невидимые языки пламени. Придерживая длинную юбку, она спустилась по ступенькам к Священному Окну и протянула к нему руки:
— О вы, все боги, примите в жертву эту святую сивиллу. Хотя наши сердца рвутся от горя, мы, родственники и ее друзья, мы довольны. Но мы просим, поговорите с нами, расскажите нам о тех временах, которые придут, как ее, так и наших. Что мы будем делать? Ваш самый легкий намек стал бы драгоценнейшим откровением.
В голове майтеры Мята не было ни одной мысли — драматическая пауза, пока она не вспомнила смысл, хотя и не каноническую формулировку оставшейся части формулы; освященные Капитулом слова полностью испарились из памяти.
— Если вы не хотите говорить, мы и на это согласны. — Она опустила руки.
Со своего места за алтарем майтера Мрамор просигналила первому дарителю.
— Этот прекрасный белый козел будет пожертвован… — Память майтеры Мята опять подвела ее.
— Киприде, — подсказала майтера Мрамор.
«Киприде, конечно. Все три первые жертвы — Киприде, которая в сцилладень потрясла город теофанией. Но как же зовут дарителя?»
Майтера Мята посмотрела на майтеру Мрамор, но та, как ни странно, махала рукой кому-то в толпе.
— Очаровательной Киприде, богине любви, набожным просителем?..
— Лещом, — сказал даритель.
— …набожным просителем Лещом.
И вот, наконец, настало оно, мгновение, которого она больше всего боялась.
— Пожалуйста, майтера, не дашь ли мне?.. — Но жертвенный нож уже был в руке, и майтера Мрамор начала древний плач и затанцевала, металлические члены ударялись о тяжелый бомбазин ее одежды.
Козлы считались непокорными, и у этого были длинные изогнутые рога, которые выглядели очень опасными; тем не менее, он стоял спокойно, как какая-нибудь овца, и только смотрел на нее сонными глазами. Домашнее животное, без сомнения, или выращенное как домашнее.
Майтера Мрамор встала на колени рядом с ним и подставила под его шею самый лучший глиняный потир из тех, которые мантейон мог себе позволить.
«Я закрою глаза», — пообещала себе майтера Мята, но не закрыла.
Клинок скользнул в шею белого козла так же легко, как будто вошел в кипу белой соломы. Какое-то ужасное мгновение козел глядел на нее, преданный людьми, которым доверял всю жизнь; потом брыкнулся, забрызгав обеих сивилл кровью, покачнулся и упал на бок.
— Замечательно, — прошептала майтера Мрамор. — Клянусь богами, сам патера Щука не смог бы сделать лучше.
— Мне кажется, что я сейчас упаду в обморок, — прошептала в ответ майтера Мята, и майтера Мрамор встала, чтобы выплеснуть содержимое чаши в огонь, ревущий на алтаре, как очень часто делала сама майтера Мята.
«Сначала голову, с бессильными рогами, — напомнила она себе. — Найди сочленение между черепом и позвоночником. Хорошо, что оно есть, нож не может резать кость. Теперь копыта, весело выкрашенные золотой краской. Быстрее! Еще быстрее. С такой скоростью ты провозишься весь полдень». Она пожалела, что так мало готовила, хотя у них редко бывало много мяса, которое нужно было резать.
— Ты будешь должна взять следующего, сив, — прошипела она. — Ты на самом деле должна!
— Сейчас мы не можем поменяться!
Она бросила в огонь последнее копыто, оставив от ног бедного козла окровавленные косматые обрубки. Все еще держа нож, она, как и прежде, повернулась к Окну.
— Прими, о Добрая Киприда, в жертву этого прекрасного козла. Мы просим: расскажи нам о тех временах, которые придут. Что мы будем делать? Твой самый легкий намек стал бы драгоценнейшим откровением. — Она молча помолилась Киприде, богине, которая со сцилладня казалась ей почти двойником себя, только побольше. — Но если ты выбираешь другой путь…
Она дала рукам упасть.
— Мы согласны. Теперь мы просим: расскажи нам через жертву.
В сцилладень, во время похорон Элодеи, жертвоприношения принесли зловещие плоды, мягко говоря. Разрезая живот козла, майтера Мята страстно надеялась на лучшее.
— Киприда благословляет… — Громче. Они напрягаются, чтобы услышать ее. — Киприда благословляет душу нашей ушедшей сив. — Она выпрямилась и расправила плечи. — Она уверяет, что все зло, которое сделала майтера, было прощено.
Голова козла содрогнулась в огне, разбрасывая угольки: предзнаменование насилия. Майтера Мята опять наклонилась над телом, лихорадочно пытаясь вспомнить то малое, что она знала о прорицаниях — замечания, оброненные в минуты отдыха патерой Щука и патерой Шелком, и вялые лекции майтеры Роза, которая говорила так, как будто испытывала отвращение, обучая ее.
Предсказания правой части животного касались дарителя и авгура, выполнявшего жертвоприношение; левой — паствы и всего города. Эта красная печень предсказывала кровавые дела, а среди запутанных кровеносных сосудов находились нож, символ авгура — хотя она не была авгуром, — намек на квадрат, квадратный стебель мяты, почти определенно, и рукоятка меча. Умрет ли она от меча? Нет, клинок направлен от нее. Значит, она будет держать меч, но она уже держала его, разве не так?
Во внутренностях еще были жирная маленькая рыба (наверно, лещ) и целая куча круглых предметов — ожерелья или кольца, скорее всего. Такое толкование будет приветствоваться, безусловно. Они лежат близко к лещу, а один на самом деле касается его головы — значит, время почти пришло. Майтера Мята поднялась на первые две ступеньки.
— Для дарителя. Богиня благоволит вам. Она довольна вашей жертвой. — Козел действительно был великолепен, и, предположительно, Киприда не предсказала бы богатство, если бы была недовольна. — Вы получите богатство, особенно драгоценности и золото, и очень быстро.
Усмехаясь от уха до уха, Лещ отступил назад.
— Для всех нас и для всего города: насилие и смерть, из которых выйдет добро. — Она посмотрела на тело, на знак сложения, который заметила там; но он уже исчез, даже если был. — Это все, что я могу видеть в этой жертве, хотя искусный авгур, такой как патера Шелк, безусловно, мог бы увидеть больше.
Ее глаза обыскали толпу вокруг алтаря в поисках Леща.
— Даритель имеет право первым потребовать мясо жертвы. Если он желает его, пусть выйдет вперед.
Бедняки уже старались пробраться поближе к алтарю.
— Сожги внутренности и легкие, сив! — прошипела майтера Мрамор.
Мудрый и хороший обычай требовал разрезать жертву на мелкие части, когда паства была большой, а здесь собралось не меньше двух тысяч человек; но своей очереди ждало множество жертв, и майтера Мята не питала доверия к собственному мастерству. Поэтому она распределила бедра и передние четвертины, получив в ответ восторженные улыбки.
«Следующая жертва. Пара белых голубей. Разделать или сжечь целиком?»
В принципе их можно есть, но она вспомнила, что
