"Будьте осторожны там, где вы едете, миссис - это все, что нужно",сказал я в ответ, а она снова засмеялась и наградила поцелуем в лоб.
- Она ответила: "Я буду осторожна, Хомер", но это ровным счетом ничего не значило, и я это сразу понял, потому что сказано это было именно тем тоном, каким отвечает муж своей жене в ответ на ее частые предупреждения об одной и той же опасности, когда он давно уже наперед знает, что на самом деле он не будет... не сможет.
- Я вернулся к своему грузовичку и напоследок еще раз посмотрел на нее, а через неделю Уорт сообщил об ее исчезновении. И ее, и этого дьявольского автомобиля. Тодд прождал семь лет и только затем официально объявил о ее смерти, а потом еще подождал год на всякий случай - он не такой уж простак - и только затем женился на этой второй миссис Тодд, той, что только что прокатила , мимо нас. И я не жду, что ты поверишь хотя бы слову из всего, что я тебе сейчас здесь наплел.
На небе одно из этих толстобрюхих облаков достаточно
сдвинулось, чтобы открыть нам уже появившуюся луну
полукружье, белое, как молоко. И что-то дрогнуло в моем сердце при этом зрелище - наполовину от чувства какого-то страха, наполовину от чувства любви.
- Я как раз верю,- ответил я,- каждому твоему слову. И даже если это и не правда, Хомер, это должно было бы быть ею.
Он порывисто обнял меня за шею, что делают все мужчины в тех случаях, когда они стесняются прибегать, к поцелуям, словно женщины, затем рассмеялся и встал.
- Даже если бы это и не должно было бы быть правдой, это все же чистая правда,- сказал Хомер. Он достал часы из кармана и глянул на них.Я пойду вниз по дороге проверять, как там у дома Скотта. Ты не хочешь прогуляться?
- Лучше я посижу здесь немного,- ответил я,- и подумаю на досуге.
Он подошел к лесенке, затем обернулся ко мне, чуть улыбаясь.
- Думаю, что она была права,- заметил он.- Она была совсем другой на этих дорогах, которые не уставала находить... не было ничего, что могло бы остановить ее. Тебя или меня, возможно, остановило бы, но не ее. И я думаю, она по-прежнему юная.
Затем он забрался в свой грузовик и уехал к дому Скоттов.
Это было два года назад, и Хомер уже давно уехал в Вермонт как я уже говорил, по-моему. Однажды вечером перед отъездом он навестил меня. Его волосы были аккуратно причесаны, он был выбрит, и от него несло каким-то невообразимо приятным запахом лосьона. Лицо было чисто и ясно, глаза очень живые. Он сейчас выглядел никак не старше шестидесяти, хотя ему уже перевалило за семьдесят, и я был рад ему, хотя в душе чуточку завидовал и даже злился на него за этот его цветущий вид. Старым рыбакам особенно досаждает артрит, но даже он, казалось, отступил в этот вечер от Хомера, словно вытащив из его рук свои рыболовные крючки и оставив их только для меня.
- Я уезжаю,- сказал он.
- Да?
- Да.
- Хорошо, ты хочешь, чтобы я пересылал тебе твою почту?
- Не хочу ничего об этом даже знать,- ответил он.- Все мои счета оплачены. Я хочу совершенно чистым уехать отсюда и порвать все связи.
- Ну, дай мне хотя бы твой адрес. Я буду иногда тебе позванивать, старина.- Я уже ощутил какое-то чувство одиночества, наваливающееся на меня, словно надеваемый плащ... и, взглянув на него еще разок, я понял, что дела обстоят не совсем так, как мне сперва показалось.
- У меня еще нет ни телефона, ни адреса,- сказал Хомер.
- Хорошо,- ответил я.- Но это - Вермонт, Хомер?
- Да,- сказал он,- именно Вермонт, для тех людей, кто хочет знать, куда я еду.
Я не хотел говорить этого, но все же произнес: - Как она сейчас выглядит?
- Как Диана,- ответил он,- но она добрее.
- Я завидую тебе, Хомер,- сказал я, и это было истинной правдой.
Я стоял у двери. Были летние сумерки, когда поля округ заполнены ароматами трав и цветов и таинственными светящимися кружевами. Полная луна направляла мощную волну серебристого света на озеро. Он прошел через мою веранду, а затем спустился по ступенькам крыльца. Машина стояла на обочине дороги, незаглушенный двигатель работал с тяжелым ревом, словно торопясь, как старый скакун, рвануться по прямой только вперед, как торпеда. Теперь, когда я вспоминаю об этом, мне кажется, что сам автомобиль был более всего похож на торпеду. Машина была чуточку побита и помята, но это никак не мешало ей проявлять свою скорость и мощь. Хомер остановился внизу у крыльца и что-то приподнял - это была его канистра с бензином, очень большая, никак не меньше, чем на десять галлонов. Он подошел к дверце автомобиля со стороны пассажирского сиденья. Она наклонилась и открыла дверцу. Зажглось внутреннее освещение автомобиля, и на мгновение я увидел ее - с длинными красными волосами вокруг лица, со лбом, горящим в ночи, как лампа. Светящимся, как Луна. Он забрался в машину-и она укатила. Я стоял и смотрел на мерцающие огоньки во мраке, отбрасываемые ее красными волосами... они стремительно уменьшались и удалялись. Они были, как тлеющие угольки, затем как мерцающие светлячки, а потом и вовсе исчезли.
Вермонт. Так я говорил всем нашим горожанам о Хомере. И они верили в этот Вермонт, потому что он находится столь далеко, сколько только они и могут вообразить своим рутинным сознанием. Иногда я и сам начинаю верить в это, особенно, когда устану и выдохнусь. В другое время я думаю о них по-другому - весь этот октябрь, к примеру, потому что октябрь - именно тот месяц, когда человек думает о далеких местах и дорогах, ведущих к ним. Я сижу на скамейке у магазина Белла и думаю о Хомере Бакленде и той прекрасной девушке, которая открыла ему дверцу, когда он подошел к машине с доверху наполненной канистрой с бензином в правой руке - она ведь выглядела никак не старше девушки лет шестнадцати, и ее красота была ужасающей, но я думаю, что это не оказалось бы смертельным для человека, повернувшегося к ней; ведь на мгновение ее глаза скользнули по мне - а я остался жив, хотя часть меня и умерла тут же у ее ног.
Олимп должен быть прославлен в глазах и сердцах, и всегда есть те, кто не только жаждет, но и находит пути к нему, быть может. Но я знаю, что Касл Рок - это словно тыльная сторона моей ладони, и я никогда не смогу покинуть его и искать кратчайшие пути среди всех возможных и невозможных дорог; в октябре небо над озером уже не напоминает о славе, а скорее навевает размышления обо всем происходящем, как и те большие белые облака, которые плывут наверху столь медленно и величаво. Я сижу на скамейке и думаю о Фелии Тодд и Хомере Бакленде, и мне совсем не всегда и не обязательно хочется находиться там, где находятся они... но я все еще жалею, что я не курильщик.
