За происходящим наблюдал специальный жрец — вестник смерти. Как только собаки объедали с трупа большую часть плоти, он отправлялся к родственникам умершего, которые жили вблизи храма на специально построенном постоялом дворе. Все эти дни, что покойник находился в храме, они считались нечистыми. Им было запрещено омывать руки и лицо, а пищу, нанизанную на деревянные палочки, им подавали прямо в рот гербеды. Приход вестника смерти воспринимался с огромным, но тщательно скрываемым облегчением. Теперь они могли забрать останки умершего, предать их земле и, пройдя недолгую очистительную процедуру, вернуться в свои дома, но требовалось много времени, иногда целая луна, прежде чем псы Ахурамазды очищали кости от скверны.
Стараясь не вдыхать глубоко, чтобы не засорить гнилостными миазмами легкие, Демарат процедил сквозь зубы:
— Ну и местечко ты выбрал!
— Зато здесь нас никто не подслушает.
— Да, это уж точно! — Спартанец с отвращением фыркнул. — Ну, говори, зачем звал?
— Когда ты в последний раз был у царя?
— Вчера.
— И он, конечно, не принял тебя?
— Так и есть. Артабан отказал мне в аудиенции, заявив, что царь занят важными государственными делами.
— Потаскухами в своем гареме! — воскликнул Мардоний.
Демарат промолчал. То, что легко сойдет с рук родственнику царя, может стоить жизни изгнаннику.
— Если не предпринять никаких мер, наш план рухнет, — продолжал Мардоний.
— Что я могу предпринять, вельможа? Я беглец и не имею ни воинов, ни богатства, ни связей.
— От тебя этого и не требуется. Все это имеем я и мои сторонники. Мне нужны твои меч и отвага.
— Это единственное, что у меня осталось. Ты можешь располагать мною как пожелаешь.
Мардоний испытующе посмотрел в глаза спартиата.
— Я иногда поражаюсь тебе, царь Демарат. Я отнюдь не склонен считать тебя подлецом и предателем, но как ты можешь желать бед своей родине! Неужели обида на людскую глупость и неблагодарность сильнее любви к родной земле?
— Это непростой вопрос, вельможа. И я отвечу так. Я иду с тобой лишь потому, что верю: преданные прочими эллинскими государствами Афины, что из гордости развязали эту безумную вражду, падут, а Спарта договорится с царем Парсы. И одним из условий этого договора будет мое возвращение в Лакедемон.
— Ты полагаешь, царь станет разговаривать со спартиатами на равных?
— Непременно на равных. Иначе спартиаты вообще не будут разговаривать.
— А если он пожелает разрешить спор силой оружия?
— Спартанские гоплиты раздавят парсийское войско.
Мардоний покачал головой.
— В твоих словах гордыня и безумие. Империя может выставить армию в сто крат большую, чем войско спартиатов.
— Тогда спартиаты истребят половину этой армии и сложат головы на поле боя.
— А ты?
Демарат не раздумывал ни мгновения.
— Я умру с мечом в руках рядом с ними.
— Красиво… Ничего не скажешь, красиво! Да будет на то воля Ахурамазды, чтобы все вышло именно так, как полагаешь ты. Я не хочу сражаться со спартиатами. Меня вполне устроит, если в мою сатрапию войдут Аттика, Беотия и Фессалия. Пелопоннес можешь оставить себе.
— Спасибо, — скривил губы Демарат.
Возникла невольная пауза, вызванная тем, что одна из собак вгрызлась в труп с непередаваемо отвратительным хрустом. Сглатывая тошнотворный комок, Демарат спросил:
— Что я буду должен сделать?
— Все зависит от того, как будут развиваться события. Если Артабан не опомнится и не прислушается к нашим предостережениям, придется его убрать. Я подобрал нескольких надежных людей и был готов возглавить их сам. Но проклятая нога! Если мы потерпим неудачу, я не смогу спастись от преследования бессмертных. Нужен смелый решительный воин, который возглавит покушение. Я посчитал, что мне не найти на эту роль лучшего человека, чем ты.
Спартиат задумался. Он может отказаться от этого предложения и провести остаток жизни полугостем-полупленником в опостылевшей Парсе. Он может согласиться и потерять голову. Но при нем останется его честь. Честь воина, незапятнанная трусостью.
— Я согласен, — ответил он.
— Я надеялся на это, — обрадовавшись, сказал Мардоний. — Но сначала мы испробуем другое средство.
— Какое?
— Сейчас увидишь. Пойдем отсюда. Здесь пахнет падалью.
Едва они вернулись в храм, как спутник Мардония поднялся с земли и присоединился к заговорщикам. Оказавшись под сетью персиковых деревьев, вельможа нежным движением снял легкий платок, открывая девичье лицо. Девушка рассмеялась и откинула капюшон, рассыпав по плечам волну каштановых волос.
Демарат остолбенел от восхищения. Вряд ли когда в своей жизни он встречал красоту, подобную этой.
Незнакомка явно была эллинкой, но чуть скуластые щеки и мило вздернутый носик свидетельствовали о том, что в ее жилах примешана кровь степных народов. Ее кожа была нежнее самого тонкого шелка, чуть припухлые капризные губки пели гимн сладости поцелуев. Серо-зеленые глаза светились умом, нежностью и чем-то неуловимо женским. Когда она улыбнулась, обнажая безупречно ровные зубы, на ее щеках образовались крохотные ямочки, и сердце Демарата дрогнуло сладкой негой.
Девушка догадалась о чувствах спартиата и улыбнулась еще раз. Ее улыбка могла быть вызывающей и застенчивой. Она звала и отталкивала, приказывала и умоляла.
— Хороша? — полувопрошая, сказал Мардоний, коснувшись рукой нежной щеки.
— «Да», — хотел ответить Демарат, но голос осекся и он лишь кивнул.
— Ты бы смог устоять перед такой девушкой?
Спартанец откашлялся, чувствуя на себе чуть насмешливый взгляд незнакомки.
— Пожалуй, нет.
— Пожалуй! — иронично воскликнул Мардоний, и тут же посерьезнел. — Поверь мне, нет такого человека, кто смог бы устоять бы перед ее чарами. Она наш первый козырь.
Демарат взял вельможу за локоть и увлек в сторону.
— Ты хочешь подложить ее под Артабана?
В его голосе звучали гневные нотки. Перс с любопытством взглянул на обычно хладнокровного спартанца.
— Бери выше. Она должна пленить сердце самого царя.
— Такая красота достанется этому жирному борову?
Вельможа еле заметно усмехнулся.
— Успокойся, эллин. Эта малютка не столь наивна, как кажется. Умом и хитростью она под стать любому государственному мужу, а в любовных утехах заткнет за пояс самых опытных куртизанок Иштар. Если ей не помешают, она окрутит царя словно ягненка. Не пройдет и двух дней, как он будет выполнять все ее прихоти. Я говорю об этом столь уверенно, потому что знаю. Я и сам исполняю все ее прихоти. Если все пройдет удачно, я сделаю ее царицей, своей царицей. Это женщина, достойная царствовать. — Мардоний перехватил взгляд, брошенный спартиатом на девушку. — И не смотри на нее такими глазами, иначе она сведет тебя с ума. Как свела меня. Как свела многих. Не смотри на нее так, иначе я выхвачу свой меч!
