— Ох, и дураком же ты бываешь, Томас!
Конечно, может эта веревочка иной раз и натянуться.
— Слушай, Кара, плохо, конечно, но не так уж и страшно.
— И то верно. Живы пока, ходим и дышим. И слава Богу. Дырка в голове зарастет. Сейчас я ее залатаю.
— Они не знают, где мы живем.
— Вот она, проблема! От одного перешло на обоих. И ничего теперь не поделаешь.
Боль вернулась, в голове у Тома потемнело. Он застонал, подошел к шезлонгу и неуверенно опустился в него.
Кара вздохнула и исчезла в своей комнате. Через минуту вышла с бинтом, бутылочкой перекиси водорода и тюбиком неоспорина.
— Давай посмотрим.
Он повернулся поудобнее, тихо сидел, стараясь не мешать сестре.
— Если бы они знали, где мы живем, уже были бы здесь.
— Тихо сиди, не болтай!
— Не знаю, сколько у нас в запасе.
— Я никуда отсюда не уйду, — заявила она категорически.
— Нельзя нам здесь оставаться, пойми! Они нашли меня по рекламе… Или по какому-нибудь списку спонсоров театра. Сеть арткафе рекламирует по всей стране, мне бы сообразить надо было.
Она забинтовала голову, закрепила повязку.
— Выстрел в голову — очень милая концовка «Алисы в стране чудес», не правда ли? — усмехнулась Кара.
— Ох, Кара, не смешно.
— Вот и мне не до смеха!
— Ладно. Я дурак, признаю. Но все же мы все еще живы, хотя эти подонки продолжают охотиться на меня.
— Ты сообщил в полицию?
— От полиции проку не будет. Полиция их не остановит.
Том пощупал повязку, встал. Мир вокруг него поплыл и завертелся.
— Сядь, не прыгай, — приказала Кара.
Раскомандовалась! Что ж, она это заслужила. Пусть покомандует. Кроме того, уступи ей в малом, дай покомандовать — и любая трещина в отношениях быстро затянется.
Он сел.
— Прими. — Она вручила ему две таблетки. Том небрежно зашвырнул их в рот, проглотил, не запивая.
Кара снова вздохнула.
— Итак, пройдемся с самого начала. Ты нагрел каких-то бандюг на сто тысяч зеленых, и они теперь гоняются за тобой. Через четыре года грехи твои тебя догнали, возможно, через арткафе «Волшебный круг» или через твою сеть кофеен. В тебя стреляли, ты удрал. Но они знают, что ты живешь где-то рядом, потому что шел пешком. Значит, не слишком долго им придется искать, где ты живешь. Так?
— Ну да…
— Для довершенья чуда удар по башке, сотрясение мозга, контузия или что там еще… И ты вообразил, что живешь в ином мире. Опять все так?
Он кивнул.
— Может быть. Что-то в этом роде.
Она закрыла глаза.
— Черт знает что! Ты чокнулся.
— Вероятно. Но все равно отсюда надо убираться.
— Куда? И как ты это себе представляешь? Я работаю. Я не могу просто так бросить все и уехать.
— Мы можем уехать на время. Но нельзя сидеть здесь, сложа руки и дожидаясь их. — Он встал и прошелся по комнате неуверенной покачивающейся походкой. Голова шла кругом, в глазах все расплывалось. — Может, стоит на время вернуться на Филиппины. У нас паспорта. У нас друзья, которые…
— Забудь! Я десять лет стряхивала с себя эту чертову Манилу. И теперь меня туда арканом не затащишь.
— Ой, Кара, я тебя умоляю! В тебе больше филиппинского, чем американского. Нельзя же вечно держаться за свои бредовые идеи.
— За тебя пуля говорит, которая тебя по башке стукнула. Хватит уже бегать! Здесь наш дом. Я американка. Я живу в Денвере, штат Колорадо, и мне нравится моя жизнь.
— Мне тоже нравится. И твоя, и моя. Но если они меня достанут, жизнь если не оборвется, то уж точно превратится в ад.
— Раньше надо было соображать.
— Да, да, ты права! Но не надо вколачивать меня в землю своей правотой. — Он остановился, вздохнул. — Может быть, удастся имитировать мою смерть.
— Как ты вообще умудрился заставить их раскошелиться на сто тысяч?
Он пожал плечами.
— Убедил их, что торгую оружием.
— Обалдеть!
Проглоченные им таблетки начали действовать. Том ощутил вялость во всем теле, сел, откинулся назад, закрыл глаза.
— Надо что-то делать.
Долгую минуту просидели молча. Кара всегда утверждала, что счастлива здесь, в Денвере, но ей двадцать шесть, она красавица и уже три года живет без кавалеров-ухажеров, несмотря на свои постоянные разговоры о замужестве. О чем это говорит? Да о том, что она чужая, что живет в чужой стране, как и он. Как ни пытайся, от прошлого не сбежишь.
— Придумай что-нибудь, — сказала Кара. — Не хочу я уезжать.
— Но одну я тебя здесь не оставлю. Это большой риск. — Голова его тяжелела с каждой секундой. — Что за дрянь ты мне дала?
— Димедрол. — Она встала, подошла к окну. — Полнейшее безумие.
Том что-то пробормотал. Что-то о том, что надо немедленно бежать. О том, что нужны деньги. Но язык заплетался, слова терялись. Может быть, димедрол действовал. Может быть, удар по голове. Может быть, агония умирающего в траве, на берегу реки, с содранной кожей…
Кара что-то ответила.
— Ч-ч-шьто? — просипел он.
— …до утра. А пока…
Больше он ничего не понял.
У подножия дуги моста, уткнувшись лицом в сочную зеленую траву, валялось окровавленное мужское тело, судя по всему, мертвое. Черные бестии покинули ветви черных деревьев противоположного берега. Два белых существа склонились над распростертым телом, сложив крылья на покрытых мягкой шерстью торсах, покачиваясь на коротких тонких ногах. Издали они слегка смахивали на пингвинов.
— Быстро в лес, — бросил Микал.
— А осилим? — спросил Габил.
— Конечно! Хватай за вторую руку.
Они склонились над телом — далеко тянуться не пришлось, ростом они не превышали трех футов каждый — и поволокли лежащего прочь от берега. Тащили по травке, к деревьям, под деревьями, приволокли на полянку, окруженную плодовой рощицей. На земле ни камней, ни осколков, ни щепок, но живот жертвы, конечно, от перемещения немного пострадал. Впрочем, скоро это окажется неважным.
— Вот и сладили. — Микал уронил руку мужчины. — Вряд ли он нас слышит.
— И уж точно, он нас не понимает. Нет, мой повелитель, не понимает, — отозвался Габил, отпуская вторую руку и опускаясь возле мужчины на колени. — Как же он может нас понять, если он без сознания?
Микал ткнул обездвиженного парня в плечо хрупкой лапой, напоминающей птичью.
— Говоришь, ты вывел его из черного леса… — Нельзя сказать, что он не доверял словам друга, но вытянуть из Габила подробности всегда было непросто. Вопрос Микала звучал как бы высказанной вслух мыслью.
Габил кивнул и наморщил свой покрытый легкой шерстью лоб. Его округлое мягкое лицо приняло странное выражение.
