— Мне черт знает что приснилось.
— Ну-ну…
— Ощущение реальности. Стопроцентной реальности!
Кара медленно подошла к столу, положила на него сумочку.
— Что, кошмары снятся?
— Не совсем… Скорее, другая реальность. Не такая, как в обычном сне. Совсем другого типа кошмары. Я засыпаю во сне, а просыпаюсь здесь.
Она уставилась на него непонимающим взглядом.
— Я хочу сказать, что просыпаюсь здесь только после того, как засну там.
Снова недоумение.
— Ну и что?
— А то, что я не уверен, что я сейчас не сплю и что все это, — он обвел рукой вокруг, — мне не снится.
— Но я здесь, рядом, и могу тебе точно сказать, что ты не спишь.
— Конечно, можешь. И во сне можешь. Почему тогда ты думаешь, что ты настоящая, а не сон?
— Томас, ты слишком лихой романист, и твое, с позволения сказать, творчество не пошло тебе на пользу. Уже поздно, я спать хочу.
Она, конечно, права. Но если она права, то их проблемы не столь просты, как иллюзии чокнутого романиста, преследуемого чернокрылыми летучими дракончиками.
Кара повернулась к своей комнате.
— Э-э… Кара…
— Том, у меня нет сил и времени на твои дурачества.
— Почему ты думаешь, что я дурачусь?
Она развернулась обратно.
— Брат, ты хороший парень, и я тебя люблю, но, извини меня, если ты просыпаешься среди ночи с мачете в руке и рассказываешь мне, что я тебе снюсь, я могу только подумать, что у тебя крыша поехала.
Что ж тут возразишь… Том глянул в окно. По-прежнему непроглядная темень.
— У меня часто раньше крыша ехала? Что-то не припомню.
— Да ты вообще живешь без крыши… Без царя в голове. — Она помолчала. — Извини, я неправа. Если не считать идиотской закупки этих статуй на двадцать тысяч баксов, которые никто не покупает, да крокодильей кожи в них…
— Ты знала?
— Ох, Томас… Спокойной ночи.
— В меня сегодня стреляли, задели голову. — Том подбежал к окну и уставился в зазор между шторами. — Если это не сон, то у нас серьезные проблемы.
— Теперь ты не спишь, а бредишь!
Он смахнул с головы кепку. Очевидно, рана была видна хорошо, так как глаза Кары расширились.
— Никакого бреда и никаких шуточек! За мной гнались типы из Нью-Йорка, стреляли, задели. Я потерял сознание в мусорном контейнере, но удрал, прежде чем они меня нашли.
Кара подбежала к нему, потянулась к голове.
— Тебя действительно ранили! — К ране она прикоснулась уже не как родная сестра, а как медицинская, профессионально и компетентно.
— Ничего страшного. Мне еще повезло. Хотя могло бы и меньше повезти.
— Но это опасно! Нужно перевязать.
— Пустяки, царапина.
— Извини, Томми. Я не знала.
Он закрыл глаза и тяжело вздохнул.
— Если бы ты знала, извиняться пришлось бы мне. — Он чуть помолчал и намного тише добавил: — Не могу поверить, что до этого дошло.
— До чего?
— У нас крупные неприятности, Кара. — Он нервно зашагал по комнате. Она его убьет за это, но куда теперь денешься… — Помнишь, что было с матерью после развода?
— Помню. И что?
— Я был с ней в Нью-Йорке. Работать она не могла, задурила, наделала дурацких долгов и чуть не оказалась на улице.
— Ты ей помог, — кивнула Кара. — Продал свою долю туристического агентства и выкупил ее.
— Ну да, я ей помог. А потом помог тебе.
Она насторожилась.
— Но ты не продал свою долю? Это ты хочешь сейчас сказать?
— Нет, я ее не продал. Там уже нечего было продавать, фирма к тому времени уже лопнула.
— И ты занял деньги у этих жуликов, о которых заикался?
Он промолчал.
— Томас! — Она в отчаянии взмахнула руками. — Нет!.. Господи, нет! Сколько?
— Слишком много, чтобы можно было отдать сразу. Я над этим работаю.
— Сколько?!
Он вытащил квитанцию, передал ей и отошел к шторе, отчасти, чтобы держаться подальше и не глядеть ей в глаза, отчасти, чтобы проверить, что происходит на улице.
— Сто… Сто долларов?
— Тысяч.
Она ахнула.
— Сто тысяч долларов? Это безумие!
— Безумие или нет, но если я не сплю, это реальность. Матери нужно было шестьдесят, чтобы выпутаться, тебе нужен был новый автомобиль, мне надо было начать новый бизнес. Со скульптурой.
— И ты удрал из Нью-Йорка, воображая, что им это очень понравится?
— Я не просто удрал из Нью-Йорка. Я оставил им хороший, верный след в Южную Америку, а потом смылся, надеясь к определенному времени набрать нужную сумму. У меня в Лос-Анджелесе есть покупатель на скульптуру. Даст полста тысяч без всякой контрабанды. Вот только задержка во времени…
— Задержка… А мать в Нью-Йорке? Ей наверняка грозит опасность!
— Нет. Все шито-крыто. Числится, что она получила деньги как компенсацию за развод от папаши. Так что это пустяки. А вот не пустяки, что они вышли на меня. И ничем их не отмажешь, кроме наличных. И только сейчас, безо всяких задержек.
До Кары начал доходить зловещий смысл сказанного. Жалость к раненому брату сменилась раздражением.
— Еще бы они тебя не нашли, придурок! Это тебе не Манила. Здесь тебя за сто тысяч выпотрошат и поджарят. Упусти они одного, и завтра каждый, кому не лень, начнет грабить бедных бандитов.
— Знаю, знаю! Вот, на голове подтверждение.
— Они нас обоих пристрелят. Какого дьявола ты сюда приперся?
Она попала в больное место. Томас вздохнул и закрыл глаза, внезапно ощутив всю тяжесть ситуации. Он не страшился риска, выкручиваясь, стараясь помочь матери. Он хотел встать на ноги при помощи внешнеторговых операций. И ему в голову не приходило, что он притащит этих за собой в Денвер и подвергнет свою сестру опасности.
Какого дьявола он сюда приперся, спросила она. Приперся, потому что их обоих бросили родители. Потому что у них у обоих не было друзей. Не было дома. Потому что они болтались между странами и людьми, не зная, куда приткнуться. Он стремился стать для нее настоящим братом, хотел, чтобы они всегда выручали и поддерживали друг друга.
— Мне было тогда двадцать с небольшим.
— Ну и что?
— А то, что я не думал ни о каких опасностях. Лихое время было.
Она хлопнула себя по бедрам.
— Да знаю, знаю. Ты всегда готов был помочь. Но это… Просто не верится, что ты вляпался в такое дерьмо.
— Извини. Виноват.
Кара нервно зашагала по комнате. Злилась она на брата, еще как злилась, но не убивать же его теперь… Тем более что его уже пытались убить. Слишком много они вместе вытерпели. Выросли отщепенцами в чужой стране. Крепкой веревочкой связаны они друг с другом.
— Ох, и дураком же ты бываешь, Томас!
