- Ну вот, - сказала девушка. - Они вас пощадили. Но если вы не расстанетесь с вашими фантазиями, вам не избежать их гнева.
- Это не имеет значения, - сказал Жюльен.
- Не говорите так, - возразила девушка.
- Тогда хоть вы объясните мне, что здесь творится.
Ирэн посмотрела на него. Во взгляде ее он заметил ту же тоску, какую только что видел в глазах ребенка. А мальчик снова побежал играть.
- Я не должна говорить, и все же я это сделаю, - сказала Ирэн.
После недолгого раздумья она решилась:
- На этом острове нет ничего, кроме жизни и света. Мы предусмотрели все опасности. Мы устранили всяческие суеверия. Идеальный порядок. Любой шаг сверх установленных и предписанных правилами автоматически исключается.
- Но какое это имеет значение? - упрямился Жюльен.
- Не нужно так говорить. Самый ничтожный шаг может все испортить.
- Значит, вы суеверны?
- Мы не суеверны. Правительство стоит на страже порядка.
Теперь Жюльен уже знал, что это за правительство. Он пожал плечами. Ему казалось, что Ирэн хочет еще что-то сказать. Выяснилось, что у островитян, как и у других народов на земле, был свой атомный завод. И они отлично понимали, что это иное дело, нежели изготовление шляпок или зонтиков. А раз так, значит, нужен абсолютный порядок, исключающий любое незапрограммированное слово, любое непредусмотренное действие.
- Понимаете, ничего незапрограммированного, ничего непредусмотренного! Никаких страстей, никаких чувств! Правительство роботов пресекает любое отклонение от установленных правил.
- Вы живете в страхе, ни на что не надеясь, - сказал Жюльен.
На глазах у Ирэн появились слезы.
Внезапно она повернулась и пустилась бежать. Она была так хороша в своем золотистом наряде, ее волосы легко падали на плечи... Жюльен вернулся в город и пошел обедать в ресторан. Все было спокойно, будто ничего не произошло, только Жюльена уже не сопровождал ни один из двух роботов. Но когда на следующее утро он вышел из своей каморки, возле дома его ждал Назэр.
- Они поручили мне понаблюдать за вами.
- Кто это owu?
- Вам хорошо известно, что этого никто не знает.
Назэр тотчас увлек Жюльена в нижнюю часть города.
Они вышли на улицу, где стояла вереница автоматических такси. Назэр велел Жюльену сесть в последнюю машину, занял место рядом с ним и нажал на кнопку с надписью "Деревня". Через несколько минут они достигли утеса на берегу моря, неподалеку от порта, и очутились среди группы небольших домов.
- Вот смотрите, - сказал Назэр, - это все, что осталось от деревни, построенной в XIX веке, задолго до того, как здесь появились мы, которые выровняли рельеф и основали город.
Деревушка состояла из пяти домов. Только у одного, более просторного, было несколько пристроек. Из ворот фермы виден был двор, где суетилась домашняя птица и бегали черные свиньи. На соседнем доме красовалась вывеска "Харчевня". Дома, как в колониальных странах, были с верандами, кровли покрыты черепицей, а стены, сложенные из камня, напоминали о суровой простоте европейской деревни.
- Пережитки старины, - пояснил Назэр, - деревушка едва насчитывает десяток жителей. Крестьянин с семьей, хозяин харчевни и его жена, престарелый рыбак да еще один человек, который живет в этом домике и носит кличку Старый Негодник.
На краю скалы стояла небольшая церковь с маленькой звонницей, увенчанная крестом.
- Жители деревушки, так же как и мы, не признают никакой религии, - продолжал Назэр. - Их священник умер, а другого они не требуют. Только женщины по старой привычке время от времени ходят в церковь, а кто-нибудь из детей в полдень и вечером звонит в колокол.
- Куда мы теперь пойдем? - спросил Жюльен.
- Увидите, - ответил Назэр.
Он повел Жюльена в харчевню, и они уселись за столик, испещренный следами от стаканов. К ним подошел хозяин - человек с седыми усами, в заплатанных штанах и темной рубахе.
- Скоро придут и другие, - сказал Назэр.
- Что вам подать? - спросил хозяин.
- Пожалуйста, фруктового соку, - сказал Назэр. - Эти люди живут по старинке, - продолжал он, - заняты своими делишками. Некоторые думают о возвращении в Европу, другие смирились со своей участью. Они продают нам продукты, а взамен требуют доллары.
- Мне кажется, - сказал Жюльен, - что вы здесь господа, и, во всяком случае, ваше правительство...
- Мы позволяем им жить на правах музейных экспонатов. Они служат прекрасным наглядным пособием для школьников. Впрочем, им не разрешается выходить за пределы отведенной территории. Только старый Негодник может посещать порт, где он занимается торговлей да еще совершает какие-то сделки на торговых судах.
- Значит, вы ведете торговлю?
- Небольшие обменные операции, - ответил Назэр. - Но они не имеют существенного значения. В течение года к нам заходит не больше двух-трех судов.
- И неужели никто не пытался убежать отсюда на корабле?
- Никто. Даже старожилы не хотят покидать острив. Они надеются здесь разбогатеть.
В харчевню вошел человек в рабочем костюме.
- Здравствуй, Антуан, - обратился к нему Назэр. - Как дела?
- Скотоводство себя оправдывает.
Человек, которого звали Антуаном, сел к столу, и хозяин, ничего не спросив, принес ему стакан водки. Почти тотчас дверь снова открылась и на пороге показался торговец в голубом костюме; в галстуке у него красовалась бриллиантовая булавка. Судя по всему, это и был Старый Негодник. Его сопровождали две перезрелые, ярко накрашенные, женщины и старик в костюме из небеленого полотна, без сомнения деревенский рыбак. Перед тем как сесть, торговец повернулся к Назэру и Жюльену:
- А, так вот кто оказал нам честь, о чудеса природы! сказал он. - Ваше правительство снова уменьшило наши прибыли, но погодите, мы скоро разделаемся с этими порядками! Настанет день, когда вы перессоритесь и придете к нам поучиться, как надо жить.
- Полно, Сатюрнэн, - сказал крестьянин. - Вчера вы говорили, что собираетесь улизнуть из этой проклятой страны.
- Да разве я человек вольный? - ответил тот. - Ведь эти люди следят за каждым моим шагом, но в один прекрасный день я им покажу, что значит свобода.
- Будем зарабатывать себе на жизнь, - заметил человек, которого звали Антуаном, - а там увидим.
Они уселись за стол и стали пить.
- Свобода, - продолжал Антуан, - это значит быть хозяином у себя дома и никому не подчиняться.
- Свобода - это любовь, - сказал Сатюрнэн.
Обе красотки захихикали. Только рыбак пил молча.
- Совсем нет веры, - продолжал Сатюрнэн. - У этих людей нет веры. Они никогда не видели настоящей птицы, такой, какая водилась здесь еще десять лет назад. Они не разводят цветов. Они понятия не имеют о красоте. Там, где нет счастья, нет и надежды. У нас по крайней мере есть хоть какая-то надежда.
