Фергус разрешил себе коснуться ее колена и проговорил:
– Он немного возбудился. Не беспокойтесь, мы за вами присмотрим. - Похоже, в его живых черных глазах сквозило искреннее сочувствие.
– Хватит разговоров, - отрезал Финн. - Идем.
Но Индира приказала обождать. Она уже проверила свое снаряжение, однако сейчас хотела проделать это еще раз, чтобы предъявить монахам, чем она располагает, показать, как она относится к задаче, чтобы они уняли свое пренебрежение. Стреломет с отравленными стрелками, электрошок, проникающие гранатки, разрывные иглы, осветительные патроны. Сеть из алмазных нитей, сонар, фиксатор движущихся объектов, «нюхач». Монахи пристально наблюдали за ней, не говоря ни слова. У них-то были только обычные подводные ружья и ножи. Сверх того, на перевязи у Финна висела пачка зарядов, применяющихся при строительстве.
– Все в порядке, - наконец сказала Индира. - Пора за дело.
Фергус впустил в шлюз немного воды. Хотя она и была очищена от химических веществ, но все равно гнусно воняла тухлым яйцом - запах сероводорода. Толкая друг друга в тесноте, они промыли маски водой, затем плюнули на стекла, чтобы те не запотевали. Проверили, как прилегают капюшоны, проверили крепление ластов, грузовых поясов и баллонов, надели маски и приладили дыхательные мундштуки.
У Фергуса была при себе видеокамера; он на мгновение включил встроенный в нее фонарь, открыл вентиль, и за несколько секунд камера заполнилась водой.
Вода океана Европы имела температуру примерно минус 10 градусов. Хотя точка замерзания и была сдвинута из-за высокого содержания солей, большая часть воды под ледяным покровом была полузамерзшей, вроде киселя или густой смазки со взвешенными кусочками льда. Правда, местами вертикальные токи от гидротермальных источников доносили стравнительно теплую воду до ледяной коры. Вода из особо активных источников размывала кору и растекалась по ее поверхности подобно лаве. (Над такими источниками и строились шахты и фермы. Шахты отсасывали богатую минералами воду, на фермах выращивали водоросли, созданные генинженерами.) Тем не менее вода, хлынувшая в камеру, была ледяной - два градуса ниже нуля. Индира ощутила холодное кольцо, поднимающееся от ног, и приступ отчаянной головной боли. Словно разом проглотила килограмм мороженого. Вода уже высосала тепло из тонких перчаток и начала леденить полоску открытой кожи между маской и капюшоном. Кожа онемела. Индира крепко сжала зубами пластиковый регулятор подачи воздуха и сделала несколько глубоких вдохов, пока первая мучительная фаза погружения не закончилась.
Фергус смотрел на видеоэкранчик, прикрепленный к запястью - каждые две секунды демонстрировался новый сектор океана под поверхностью льда. Затем в наушнике послышался его голос:
– Вроде чисто.
– Уже сказано, что чисто, - нетерпеливо ответил Финн. - Включили огни, чтобы проверить.
– Проклятая тварь перемещается быстро, - констатировал Фергус.
Голоса у них были искажены ларингофонами - тонкие, сдавленные и невыразительные.
– Надеюсь, она кинется к нам, - сказала Индира. - Тогда не придется далеко плыть.
– Найдем, - отозвался Финн и нажал большую красную кнопку на запястье.
Камера с гудением повернулась; люди вместе со скутерами вывалились в темную воду и оказались в широком колодце. Дно колодца было вверху - стальной колпак с иллюминаторами, окруженный красными и зелеными огнями; за одним окошком кто-то шевелился. Монахи двинулись вниз, Индира за ними. Вспененная вода с шипением вырывалась из сопел скутера, плотные струи били по бокам Индиры, влекли ее вниз, к открытой воде.
Снаружи Фергус и Финн сразу рванули прочь, мимо ребристых радиаторов, отводящих тепло в океан. Помчались, не дожидаясь Индиры. Это был вызов. Она помедлила, определила направление течения, выбрала маршрут, на котором могла их опередить, и включила водомет на полную мощность.
Она предполагала, что здесь крупное предприятие, но ферма была по меньшей мере вдвое больше, чем она думала. Горело рабочее освещение, и Индира видела стеллажи с водорослями, уходящие вдаль во все стороны - сотни и сотни стеллажей, по тридцать метров в длину и пять в ширину, собранные в шестиугольные блоки с оранжевыми поплавками по углам, причем каждый шестиугольник был прикреплен болтами к соседним блокам и колоннам, вмороженным в ледяной покров океана. Водоросли вились вокруг веревок, укрепленных на стеллажах: прозрачные ленты, отсвечивающие в полутьме фиолетовым или красно-коричневым, как засохшая кровь. Зрелые водоросли достигали ста метров в длину. Течение ритмично покачивало и ленты водорослей, и стеллажи; ферма словно дышала, как спящее животное. Вокруг висела дымка молекулярной серы, выделяемой водорослями при усвоении углерода.
В отличие от зеленых растений, украшавших жилье и улицы Феникса, водоросли не нуждались в свете. Огни горели для рабочих, которые ремонтировали стеллажи и собирали зрелые листья. Дело в том, что зеленые растения используют световую энергию для переработки двуокиси углерода в глюкозу, выделяя при этом кислород. Но под километровую оболочку Европы свет не проникал, поэтому в океане не было и следов свободного кислорода - рыба здесь погибла бы так же быстро, как человек. Здешние водоросли были хемолитотрофиками, для переработки углекислоты в глюкозу они использовали неорганические соединения, содержащие азот, или серу, или железо.
Самой доступной формой углерода на Европе была его двуокись, растворенная в океане. Предлагали, правда, обрушить на планетку астероид с высоким содержанием углерода, но никто не знал, как это сделать, не разломав добрую половину ледяной оболочки Европы. Перед самой Тихой войной пытались (правда, не слишком искренне) достичь соглашения между пятью обитаемыми лунами Юпитера о постройке фабрики по извлечению углерода в одной из точек Лагранжа[2], однако план лопнул из-за споров о начальных затратах на перемещение астероида. До войны европеанцы содержали оранжереи; взамен почвы выращивали генинженерные дрожжи, обмен веществ которых был скопирован с метаболизма местных микробов, живших в непроглядной тьме на дне океана, вокруг выходов гидротермальных вод. Придонные микроорганизмы Европы были единственными формами жизни в Солнечной системе, кроме земных. Они имели генетический код того же типа, что земные организмы; что подтверждало теорию панспермии, согласно которой все живое в Солнечной системе, включая вымерших марсианских бактерий, восходит к единому предку. Но на Земле бактерии эволюционировали, в результате появились многоклеточные существа - возможно, этому способствовала кислородная атмосфера и более эффективные способы метаболизма. На Европе же не возникло ничего более сложного, чем колонии микробов, которые некогда формировали целые гряды, полотнища, хитро плетеные корзины вокруг выходов черной, богатой минералами горячей воды. Впрочем, жизнь теплилась только у этих оазисов - в остальном океан был «стерильным». И вот, во время Тихой войны искусственно созданные боевые вирусы уничтожили дрожжевую промышленность, а заодно и природную микрофлору планеты. После войны Картель Тихоокеанского сообщества стал продавать рассаду хемолитотрофных водорослей. Несмотря на высокий лицензионный налог, водорослевые фермы оказались менее дорогим источником продуктов, чем гидропонные оранжереи. Последние теперь поставляли изысканную пищу, а фермы - основной объем соединений углерода для растущего населения Европы. Были еще микробы, живущие в вакууме, во льду из метана и окиси углерода.
