Сидя спиной к нему, Тимофей спросил:
- Нашел винт?
- Нет. Но это сейчас не важно. - И, помолчав, Вадим попробовал сделать небольшую разведку: - У меня впечатление, что мы движемся как по воздуху.
- Да... Хорошая дорога. - Бабкин потянулся и зевнул. - До смерти спать хочется.
- Хочешь мой пиджак?
Бабкин отказался, растянулся прямо на полу, положил руки под голову.
Если Вадим предполагал, что в летающей лаборатории с приборами может быть пилот, то Бабкин хорошо помнил, что в прежней конструкции обходились только автоматикой. Конечно, положение не из приятных, но Бабкин старался отнестись к нему спокойно. Прежде всего надо сообщить в институт, что произошла "некоторая ошибка" и в "Унионе" оказались люди. Но как это сделать? Все радиопередатчики были тогда заперты в изолированном отсеке - к ним не подберешься. В старой конструкции за стеной центральной кабины был еще один люк, открывающийся изнутри. "Надо узнать, на какой высоте мы летим, - подумал Тимофей. - Если низко, то подать сигнал, крикнуть". Правда, этого ему не очень хотелось, ведь "Унион" срочно нужен Набатникову.
Бабкин внимательно осмотрел внутренность кабины и нашел боковую дверь. Раньше она находилась в другом месте.
- Посмотрим, куда она ведет, - сказал Тимофей, перешагивая через высокий порог. - Ты здесь подожди.
Вадим понял, что Тимофею все известно, глубоко вздохнул и промолчал.
Твердо шагая по знакомому туннелю, Тимофей не сомневался, что люк будет найден сразу. Вот он. Оказывается, здесь ничего не изменилось. Можно его открыть.
Рассвет еще не наступал, темно в люке. Тимофей сел рядом. Ноги горели, ныли от нестерпимой боли, будто их опустили в кипяток. Он нагнулся и стал развязывать шнурки. Узел - хоть зубами разгрызай. Изо всех сил дернул за шнурок, вытащил онемевшую ступню, а ботинок, точно живой, вырвался из рук и пропал в люке.
"Ну что ж, ни чуточки не жалко, - успокоил себя Тимофей. - От жены, конечно, достанется. Но разве я виноват?" Он вертел в руках одинокий ботинок и с наслаждением шевелил затекшими пальцами. Димка часто декламировал Маяковского, что-то вроде того, будто гвоздь в сапоге кошмарнее, чем фантазия Гёте. Насчет этой фантазии Бабкин имел довольно смутное представление, а насчет сапога правильно. Если бы не счастливая случайность, то он никогда бы не расстался с ненавистными ботинками. Жена заставила бы разнашивать. Все-таки деньги плачены.
Обо всем позабыл Тимофей, испытывая чувство сладкого облегчения, но радость его быстро прошла. Что делать с Димкой? Наверное, он ничего не знает, ни о чем не догадывается.
"Что-то будет?" - беспокоился Тимофей, возвращаясь в кабину и оглядываясь на узенький эллипс люка, видневшийся в глубине кольцевого коридора. Начинало светать.
Перешагнув порог, Тимофей закрыл за собой овальную с плотными прокладками дверь. Очень странная конструкция. Но воздуха здесь много.
Он боялся, представить себе ту минуту, когда рано или поздно Димка посмотрит в люк круглыми, расширенными от страха глазами, побледнеет, зашатается. И, стараясь казаться беспечным, Бабкин спросил:
- Помнишь, мы с тобой радиозонды монтировали?
- Пустая работа, - отозвался Вадим. - Собираешь прибор на совесть, монтаж чистенький, прямо заглядение. А все ни к чему. Взлетит игрушка, скажем, под Киевом, поработает несколько часов и затеряется где-нибудь в Арктике.
Вот уж невпопад спросил Тимофей. И, чтобы опровергнуть невеселый Димкин прогноз, сослался на свой практический опыт:
- Не слыхал насчет таких рекордов... Арктика - это слишком далеко...
- Ну еще того лучше, - перебил его Вадим. - Шары поднимаются на три-четыре десятка километров, потом лопаются. И летят вверх тормашками наши передатчики, батарейки и всякая другая техника.
- Не всегда они разбиваются, - попытался возразить Тимофей и, чтобы не продолжать неуместного сейчас разговора, вынул из кармана приемник. - Что-то он у меня последнее время дурить начал.
Он щелкал переключателем диапазонов, настраивался то на музыку, то на разноязычную речь, а сам думал, что Димка может себе представить, будто "Унион", достигнув стратосферы, лопается и тоже летит "вверх тормашками". Бабкин знал, что первая конструкция Пояркова испытывалась не один раз. Но Димка может перепугаться. А что? Свободное дело. Скажешь ему - и он живо вообразит себе катастрофу. Страшный треск, над головой лопается металлическая оболочка. Опускается пол, уходя из-под ног, тело повисает в пустоте. Мучительные долгие секунды... Вот уже близко земля. Мгновение - и...
Издалека послышался грохот открываемого люка. Так и есть. Димка выбрался из центральной кабины и каким то образом нашел второй люк. Неужели он знал о нем раньше?
Бабкин побежал по коридору. В светящемся круге люка темнела Димкина курчавая голова. Лежа на животе, он смотрел вниз. Подобравшись ближе, Тимофей, затаив дыхание, ждал, что будет дальше.
Летающая лаборатория проплывала над землей сравнительно на небольшой высоте, пятьсот - семьсот метров.
Солнце выглянуло из-за холмов. В тающем утреннем тумане стали уже заметными тени одиноких деревьев, лежащие на желтом ковре из цветов одуванчика и сурепки. Там, где одуванчики отцветали и становились пушистыми, появлялись белые пятна, казалось, что внизу проплывает огромная сковорода с яичницей. Тимофей проглотил слюну. Хорошо бы позавтракать.
Димка обернулся, на губах его застыла жалкая, растерянная улыбка.
Так и знал Тимофей. Он предупредительно поднял ладонь:
- Только без паники!
Лицо Вадима покрылось красными пятнами. Он отвернулся. Да что там говорить? Страшно. И не только за себя, но и за Тимку. Конечно, это и есть летающее зеркало, о котором Тимофей не хотел вспоминать. Значит, здесь нет никакого пилота. Как же тут не беспокоиться?
Все это Димка хотел сказать честно и откровенно, но слова Бабкина задели за живое. Ну что ж, Тимофей Васильевич, посмотрим. Преодолевая холодный, до озноба, страх, Вадим приподнялся на локтях и спустил ноги в люк. Тимофей замер от неожиданности, хотел удержать его, но поздно. Димка уже добрался до последней перекладины и сел.
Глядя, как под ним проплывает земля, Вадим старался не думать о своем незавидном положении. Он переборол страх, теперь спокойно, как, вероятно, кажется Тимке, сидит себе на тонкой жердочке и с высоты своего величия посматривает вниз.
Земля казалась прекрасной, утренне-свежей, умытой росой. Сквозь густые леса бежала прямая и блестящая, как река, автомагистраль Киев - Житомир. Проплывали хутора, окруженные взбитой розовой пеной вишневых садов. У дорог тянулась кайма желтых цветущих акаций. Ярко-красные мальвы жались к белым стенам хат.
