Все было перевернуто вверх тормашками, разрушено и наполовину погребено под коричневыми «саргассами». Число жертв оставалось невыясненным. Грязная вода медленно текла по улицам, стояла невозможная вонь.
Витрины в магазинах были разбиты вдребезги, под ногами хрустели осколки стекла… Рухнувшие мосты и развороченные мостовые… Стоп, хватит. Зачем продолжать? Если вы еще не представили себе эту картину, вам никогда это не удастся. Тяжелое утро, последовавшее за пьяной оргией небесных сил. Всегда найдется смертный, чтобы разобрать остатки божественного пиршества или оказаться погребенным под ними.
Мы занимались расчисткой улиц, но к полудню Элеонора валилась с ног. Я жил невдалеке от предпортового района, где мы работали, и отвез ее к себе домой.
Вот почти вся история — вся как на ладони: свет, тьма, снова свет, за исключением конца, которого я действительно не знаю. Я только расскажу вам начало…
Я высадил ее на углу. Она направилась к моему дому, а я поехал ставить машину в гараж. Почему я отпустил ее одну? Не знаю. Может быть, в лучах утреннего солнца мир казался безмятежным, несмотря на облепившую его грязь. Или, наверное, потому, что я был влюблен, тьма исчезла, и ночные страхи улеглись.
Я поставил машину в гараж и пошел по переулку. Подходя к углу (неделю назад я повстречался здесь с оргом), я услышал ее крик.
Я бросился вперед. Страх придал мне сил: я рывком одолел оставшееся расстояние и повернул за угол.
Рядом с лужей лежал мешок, ничем не отличающийся от мешка, увезенного Чаком. В луже стоял человек. Он рассматривал содержимое кошелька Элеоноры, а она лежала на земле без признаков жизни, кровь заливала ее лицо.
Я закричал и, включив трость, бросился на него. Он обернулся, уронил кошелек и потянулся к пистолету у пояса.
Между нами оставалось метров десять, когда я метнул трость. Он уже вскинул пистолет и успел прицелиться, когда трость упала в лужу, где он стоял.
Может быть, стаи ангелов помогли ему добраться к праотцам.
Она еще дышала. Я перенес ее домой и, не помню как, вызвал врача, а потом ждал…
Она прожила еще двенадцать часов и умерла. Она приходила в сознание дважды перед операцией и ни разу после. Она ничего не сказала. Один раз улыбнулась мне и заснула.
Я вторично занял пост мэра — до ноября, чтобы руководить восстановительными работами. Я работал, работал до седьмого пота, и покинул город таким же чистым и солнечным, каким он встретил меня когда-то. Я уверен, если бы я выставил свою кандидатуру на осенние выборы, то стал бы мэром. Но я не хотел.
Муниципальный совет отверг мои возражения и проголосовал воздвигнуть статую Годфри Джастина Холмса рядом со статуей Элеоноры Ширер на площади напротив начищенного до блеска Уэя. Думаю, она стоит там до сих пор.
Я сказал им, что никогда не вернусь, но кто знает? Может быть, через два года, когда все это останется в далеком прошлом, я вернусь и найду Бетти населенной незнакомыми мне людьми. Вернусь только затем, чтобы возложить венок к ногам статуи. Кто знает, может быть, к тому времени автоматизация охватит весь континент, и он будет от побережья до побережья заселен людьми.
В конце года объявили Старстоп. Я попрощался, сел на корабль и отправился. Куда? Все равно куда.
Бред одинокого корабля в межзвездном пространстве…
Кажется, прошло несколько лет. Я не считаю годы, но часто думаю о Золотом Веке, о Возрождении, что ждет меня когда-то и где-то, ждет билет, звездный билет, виза, перевернутая страничка дневника. Я не знаю, где и когда. Кто знает? Где теперь вчерашний дождь?
В невидимом городе?
Внутри меня?
Вокруг холод и тишина. Горизонт — бесконечность. Движение бессмысленно.
Луны нет, но ярко горят звезды — как осколки бриллиантов.
Как читатель может справедливо заметить, в русском языке это не совсем так (прим. переводчика).
Год — бог (англ.).
Причина существования (фр.).
Первая строчка стихотворения Э. А. Робинсона «Минивер Чиви». Перевод А. Сергеева.
Маленькая смерть (фр.).
