Идти два квартала пешком к оставленной на стоянке машине мне не хотелось. Я вызвал по телефону такси.
Элеонора решила устроить себе выходной и ушла после ленча, служащие закончили работу на час раньше — здание мэрии пустовало, и мои шаги гулко звучали в полумраке пустого коридора. Пятнадцать минут я ждал у парадных дверей, прислушиваясь к мурлыканью дождя и бульканью воды в водосточной трубе. Дождь хлестал по тротуарам и сотрясал оконные стекла, до которых было холодно дотрагиваться.
Едва я увидел, что творится на улице, планы провести остаток дня в библиотеке рассеялись как дым. «Завтра или, в крайнем случае, послезавтра», — решил я. Вечер располагал к хорошему ужину, горячей ванне, бренди и чтению. Можно раньше лечь спать. В такую погоду хорошо спится…
Такси остановилось перед входом. Раздался гудок. Я выбежал наружу.
Наутро проливной дождь прекратился, а через час опять стал моросить не переставая. К полудню морось перешла в монотонный ливень.
Я был искренне рад, что сегодня у меня, как всегда по пятницам, выходной.
Поставьте значок -"- под прогнозом погоды на четверг: в пятницу ничего не изменилось.
Я все-таки решил чем-нибудь заняться.
Я ехал по району, который расположен у самой реки. Вода в Нобле стала прибывать, а тучи выжимали из себя все новые и новые порции вольт. Канализационные трубы засорились, а кое-где выплескивали воду обратно, и та рекой неслась по улицам. Дождь продолжал лить, лужицы росли, превращаясь в маленькие озерца, и ксе сопровождалось барабанным соло грома, в землю втыкались огненные рогатины и кривые лезвия молний. Вода несла по водостокам трупы летучих гадов, похожих на недогоревшие остатки гигантского фейерверка. Шарова я молния плыла над центральной площадью, огни Святого Эльма мерцали на флагштоке. Башня с часами и гигантская статуя Уэя, держались героически.
Я медленно вел машину к библиотеке, дворники с трудом смахивали с лобового стекла бесчисленные нити бисера: гигантские мебельные фургоны в небе, очевидно, управлялись водителями, неохваченными профсоюзом — ни один не останавливался выпить кофе. Наконец я нашел свободную стоянку и, укрывшись зонтиком, устремился к библиотеке.
Последние годы превратили меня в некое подобие библиофила. Нет, не настолько меня мучит жажда знаний, мне необходимы только свежие мысли. Причина этому в следующем.
Как известно, существуют скорости, превышающие скорость света. Например, фазовые скорости радиоволн в ионной плазме или скорости перемещения световых пучков Джакобиле, но эти явления — редки, и в любом случае, неприменимы к космическим перелетам или транспортировке груза. Если речь идет о материи, то скорость света непреодолима. Скорость может быть близка к световой, но не более.
А жизнь приостановить можно, это проще простого: включил — выключил, никаких проблем. Вот почему я прожил так долго. Скорость увеличить нельзя, но можно замедлить старение человека — вплоть до остановки жизненных процессов, — и пусть корабль со скоростью, близкой к световой, летит полвека или больше, если это необходимо, и доставит пассажиров по назначению. Поэтому я так одинок. Каждая такая маленькая смерть влечет за собою воскрешение где-то на другой планете и в другом времени. Так со мной бывало не раз, и в этом кроется ответ на вопрос, почему я стал библиофилом: новости доходят медленно, так же медленно, как и корабли. Купите перед отлетом газету, и когда вы прибудете к цели, она останется газетой, но там, где вы ее купили, она давно стала историческим документом. Если вы пошлете на Землю письмо, то правнук вашего корреспондента сможет отправить ответ вашему пра-правнуку, если между вами действительно тесные узы и никто не умрет в младенчестве.
Полки маленьких библиотек на Лебеде ломятся от редких книг: первые издания, покупаемые перед самым отлетом с Земли, которые после прочтения жертвуют библиотеке. Книги доходят до читателя после того, как привезены сюда. Мы их сразу перечитываем и тиражируем. Ни один автор еще не подал иска, и ни одному издателю не грозит тюремное разбирательство с представителями, литагентами или наследниками.
Мы полностью автономны и всегда плетемся в хвосте, ибо существует «транзитное отставание», которое непреодолимо. Земля так же легко осуществляет контроль за нами, как мальчик дергает за обрывок веревки, когда змей оторвался и взмыл в небо. Возможно, что-то подобное и пришло на ум Йитсу, когда он написал: «Вокруг все распадается на части, и центру их, увы, не удержать…» Терзаемый сомнениями, я все еще заставляю себя ходить в библиотеку за новостями.
День прошел незаметно.
Слова текли по экрану, я сидел в кабинке, просматривая еще никем не раскрытые газеты и журналы, а по улицам Бетти струились потоки с гор. Вода начисто умыла лес: пена цвета арахисового масла заливала поля, устремлялась в подвалы, всюду находя себе дорогу и оставляя грязь на улицах.
Я зашел позавтракать в библиотечный кафетерий, где от девушки в зеленом переднике и желтой юбке (материя приятно шуршала) узнал, что аварийные команды уже работают вовсю, а движение в восточном направлении за Центральной площадью перекрыто.
После завтрака я, в плаще и сапогах, прогулялся в ту сторону.
Стена из мешков с песком, перегородившая Главную улицу, выросла мне по пояс, вода бурлила у колен и прибывала с каждой минутой.
Я взглянул на памятник Уэю. Ореол вокруг него померк, и это не было неожиданностью. Он честно совершил ошибку и быстро это понял.
Уэй держит в левой руке очки и смотрит на меня вроде с опаской, гадая в глубине своей бронзовой души, не проговорился ли я и не разрушу ли его лоснящееся от воды, тяжелое, позеленевшее величие. Рассказать? Думаю, я единственный, кто его помнит. Он хотел стать отцом новой великой, страны и действительно очень старался. Он занимал пост три месяца, а оставшийся срок (почти два года) мне пришлось исполнять его обязанности. В свидетельстве о смерти написали «сердечный приступ», но не упомянули, что виновником этого был кусочек свинца. Тех, кто об этом знал, нет в живых: разгневанный муж, испуганная жена, следователь-криминалист. Я остался один и не расскажу об этом никому, если сам бронзовый Уэй не проговорится. Ибо он — герой, а статуи нужны здесь больше, чем живые герои. Когда-то Уэй личным примером помог нам бороться с наводнением в поселке Батлер, и хотя бы за это достоин остаться в памяти граждан.
Я подмигнул бывшему своему боссу, — с носа у него капало прямо в лужу у моих ног. Прислушиваясь к всплеску воды и ругани рабочих, которые возводили плотину на другой улице, я отправился обратно в библиотеку в сопровождении оглушительного рокота и ярких вспышек. Над головой у меня проплыл «глаз». Я махнул рукой, и он подмигнул мне фильтром. Если не ошибаюсь, сегодня в лавке распоряжался С. А. Джон Киме. А может быть и нет.
