В этот раз говорили ни о чем, Петр был рассеян, думал о своем, только поддакивал, чтобы не дать разговору утихнуть. Алексей не мог порадовать приятеля никакими сведениями, они уже собрались уходить, как вдруг Алексей сказал несколько слов, от которых у Петра вдруг закружилась голова, сердце испуганно забилось, он задышал часто-часто.
- Что? Что ты сказал? - выговорил он, вглядываясь в лицо приятеля.
- А что я сказал? - недоуменно уставился на него Алексей. - Да ничего такого я не говорил. Погоди, ты чего так взъерошился?
- Да нет, ничего, - Петр уже успокоился, недоумевая, что же привело его в такое возбуждение.
- Ладно, я пойду, - сказал Алексей, допивая пиво и оставляя глоток на дне, что было традицией в этой пивной - остатки сливали себе бомжи, у которых не было денег. - А, да, чуть не забыл.
Он достал из-за пазухи сложенные в трубку и мятые листы, протянул Петру, тот взял, не глядя, спрятал под курткой. Алексей ушел. Вскоре за ним последовал и Петр.
Петр шел по весенней улице, не глядя по сторонам. Почему-то "зажим в груди" давал о себе знать сильнее, чем обычно. На него нашло некое помрачнение - он не сознавал куда идет, сворачивал на какие-то улицы, шел переулками, два раза влез по щиколотку в лужу, и почти не заметил этого. Наконец очнулся, огляделся удивленно, с трудом сориентировался и пошел, недоумевая, о чем таком он мог задуматься, если в голове пусто, как в кармане перед получкой.
Потом ехал в метро, даже загляделся на какую-то девушку, старательно делавшую вид, что не замечает его пристального взгляда, шел по улице, раздумывая о том, что бы такого острого и интересного написать, чтобы охладевшие в последнее время к нему редакторы опять принялись зазывать его для сотрудничества. Ничего не шло в голову, да и Алексей ничем не смог помочь. Выходила неприятная штука - денег нет, и в обозримом будущем не предвидится.
В народе говорят, что есть три вида нехватки денег: денег нет, денег совсем нет, и "я очень скоро разбогатею". По всему выходило, что Петр находился между второй и третьей стадией, склоняясь к последней. Сто долларов, занятых недавно у Алексея (о, это-то Петр помнил, на свою беду, возможно), куда-то быстро улетучились, разменянные на мелочи, отдавать было нечем, словом, подкатывала легкая депрессия, или, как в таких случаях говорили, "депрессняк". О финансовом положении хозяина очень красноречиво говорил холодильник, в котором стояла банка недоеденного сливового джема, пакет скисшего неделю назад молока и затвердевший кусок сыра.
Когда Петр наклонился над холодильником, из-за пазухи выпали переданные Алексеем листы. Он поднял их, отнес в прихожую и положил на подзеркальный столик. Медленно снял куртку, долго разглядывал себя в зеркало, корчил рожи, мял лицо, и отошел, недовольный собой. Разглядывание повторилось в ванной, куда Петр зашел вымыть руки. От созерцания собственной физиономии его отвлек неожиданный звонок в дверь.
- Кто там? - спросил он недовольно.
Из-за двери что-то ответили, Петр не разобрал, что. Но опять забилось сердце, перехватило дыхание, и даже появилась испарина на лбу. На лестничной площадке стоял пожилой человек, абсолютно незнакомый, с растерянным выражением на лице. Человек протянул руку, но не для рукопожатия, а ладонью вверх, как будто хотел что-то получить, причем Петр успел заметить, что под довольно-таки потрепанным рукавом плаща мелькнул настоящий "Роллекс" на золотом браслете. Несколько мгновений Петр глядел на эту руку, потом спохватился, и вложил в нее листки Алексея. Человек пробормотал "Благодарю вас" и исчез. Петр захлопнул дверь, несколько секунд постоял, что-то соображая, не сообразил и пошел в кухню, куда его настойчиво звал голодный желудок.
Он лизнул сливовый джем, пожевал губами и решил, что джем вполне съедобен. Кислое молоко сошло за третьедневочный кефир, а сыр - он только тогда сыр, когда начал плесневеть. В общем, ужин получился скудным, но жаловаться было некому, и Петр решил, что и так сойдет. Он вышел в комнату, плюхнулся в кресло и включил телевизор. Парламентский час. Показывали Мириновского, который тыкал в кого-то пальцем и возбужденно кричал что-то в микрофон. Петр прислушался и поразился - он откуда-то знал, что говорил депутат. Причем не просто знал, а дословно, будто сам написал эту речь.
- Кха-кха! - сказал Петр. - Ваша фракция узурпировала власть в думе, но это не значит, что мы все будем плясать под вашу дудку.
Через несколько мгновений Мириновский повторил эти слова.
- Черт побери! - пробормотал Петр недовольно. - Что еще за глюки?
Вскоре он нашел приемлемое объяснение своей осведомленности. Очевидно, он уже слышал и запомнил эту речь, яркую и эмоциональную, как и все речи Мириновского. Так бывает. Ведь передачу просто повторяют. Петр переключил канал и отдал себя во власть голливудскому ширпотребу. Посмотрев на бессмысленную стрельбу, взрывы и мордобой несколько минут, он подумал, что телевидение упорно делает из него идиота (причем эта мысль вызвала у него какое-то смутное и непонятное чувство), он приглушил звук, и сделал несколько звонков знакомым из газетных кругов. Однако звонки не принесли ничего. Несмотря на то, что до летних каникул было довольно далеко, жизнь замерла, вокруг не происходило никаких более-менее заметных событий, а, стало быть, иссяк денежный ручеек, который питал Петра все время. Приходилось ограничивать запросы и переходить в полуголодное состояние. Осознав это, Петр принялся бродить по квартире. И каково же было его удивление, когда он на полу перед входной дверью обнаружил тысячерублевую ассигнацию!
- О! - только и сказал он, схватил куртку и побежал в магазин.
Вскоре он сидел на кухне как царь на именинах и поедал бутерброды с баклажанной икрой, сыром и копченой колбасой, запивал их томатным соком и чувствовал себя просто прекрасно. Ведь, в сущности, все беды человеческие происходят от голода, а когда желудок полон, человек становится если не счастлив, то хотя бы находится на полпути к счастью.
Наевшись, Петр растянулся на диване, и очень скоро заснул под бормотание телевизора.
Приснилась ему странная женщина, которую он где-то когда-то встречал, потому что лицо ее было до боли знакомым. Женщина была невысокая, плотная, коренастая, с толстыми губами и огромными кулаками.
- Не наделай глупостей! - повторяла она поминутно, и подносила к носу Петра кулак, от которого явственно пахло водкой. - А то станешь полным идиотом, гы-гы.
Петр косил глазами на кулак и молчал. Он был не в силах открыть рот и спросить, в чем именно заключаются глупости, которых он не должен был делать. Ему совсем не хотелось становиться полным идиотом, но он не знал, как этого избежать, а женщина во сне не объяснила.
