— Совершенно серьезно.
— Это вымогательство, — сказал он, — почему я не держал язык за зубами? Я доверял Вам. Я разочаровался в Вас, Нанга, горько разочарован.
Его сетования успокоили ее, и она не удержалась от смеха, когда Шаган начал говорить о хороших отношениях, вытекающих из трудового договора на Маник Майя. Столь заманчивым это, как он расписывал, совершенно не было, и рано или поздно, она и без того покинула бы этот одинокий оазис, хотя бы и с другим обоснованием.
Когда он не получил ничего в ответ на свое выступление, он ворчливо попросил ее присесть.
— Как вы вообще представляете себе все это?
Она сказала: «Очень просто. Следующим самолетом Вы летите в Прагу в Высшее космическое агентство и делаете доклад о своем тезисе».
— Да, конечно, это очень просто, — посмеивался он, — я полечу за несколько тысячи километров, чтобы почесать язык в Праге. Как все это представляется в Вашей головке.
Он растерялся и подбирал слова.
— Разве Вы не говорили как-то, что ваш бывший однокурсник входит в состав Высшего космического агентства?
Шаган кивнул.
— Однокурсник — это было давно. Мы целую вечность не виделись. Но Чингиз-Хан кое-что понимает в показателях прочности. Я, конечно, имею в виду доктора Бороса — мы все время называли его Чингиз-Ханом. Его знания совершенно бесполезны для моей теории, потому что я убежден в том, что «Дарвин» ускорился автоматически. Тем не менее…
Он не закончил предложение.
— Когда Вы полетите?
— Об этом вообще не шла речь, — негодующе отозвался он.
— Тогда Вам придется обойтись без меня.
На секунду было похоже на то, что он снова хотел вспылить, но затем он, примирившись, остановился перед ней.
— Вы правильно подобрали момент. Один в больнице, другой навещает больную. А я здесь один. Нанга, Вы не можете так поступить со мной…
Нанга знала, что она настояла на своем. Она сделала вид, будто ничего не случилось и спокойно сказала: «Это зависит от Вас, профессор, останусь я или нет».
Шаган еще немного поворчал. На самом деле он все же был не так уж и расстроен от такого поворота. Нанга уничтожила часть его сомнения и пробудила его тщеславие. Он извлек из шкафа начатую бутылку вина и два бокала и сказал, вздыхая: «Будь по-вашему, я в угоду Вам буду играть роль Дона Кихота, но вы возьмете на себя роль Санчо Панса, Вы будете сопровождать меня».
Его предложение не удивило Нангу; она бы даже сама предложила ему поддержку. Она сказала довольно: «Вы можете рассчитывать на меня, профессор Шаган».
— Это мы еще посмотрим, — пробурчал он и наполнил бокалы. — Когда один из отпускников вернется, мы полетим. До этого момента мы произведем еще кое-какие расчеты.
Шаган поднял бокал.
— Выпьем за Ваш оптимизм.
Когда она стукнулась с ним, он прибавил: «И за мое заблуждение».
Дамар Вулан, ассистент Шагана с миндалевидными глазами и скуластым лицом и толстыми губами, вернулся на Маник Майя. Он вернулся с печальным известием. Его мать умерла.
Но горюющий Дамар еще ничего не знал о невероятных соображениях своего шефа, и он сейчас не был в настроении, чтобы воспринять другие проблемы. Но чемоданы профессора Шагана и Нанги были уже упакованы, билеты на самолет зарезервированы. Нанга утешила своего коллегу, а профессор философствовал о жизни и произносил мудрые изречения. Но все это не помогало, они должны были изложить ему свои намерения, и тезис Шагана мог отвлечь его немного от собственных забот.
Прежде чем Дамар пришел на Маник Майя в качестве астрофизика, он сам целый год был космонавтом. Он работал на орбитальной физической обсерватории. Дамар охотно продолжил бы эту деятельность, но он подчинился просьбе своей матери, которая тревожилась за жизнь сына при каждом взлете космического корабля. Таким образом, Дамар мог оценить соображения профессора как никто другой на Маник Майя. Когда Шаган сообщил ему о своем открытии, тихий полинезиец лишь покачал головой, словно он не решался последовать ходу мысли своего шефа. Шаган разложил карту, зачитал цифры и даты и продемонстрировал ход катастрофы на бумаге. Какое-то время Дамар ни сказ ни слова. На Маник Майя уже привыкли к его молчаливости. Шаган с нетерпением спросил:
— Что Вы думаете об этом, Дамар? Вы тоже считаете этот тезис нелепым, не так ли?
Дамар уставился на числа и кривые. Наконец, он тихо сказал: «Да, я считаю его нелепым».
— Видите, Нанга! — воскликнул Шаган, — а он больше в этом соображает.
Удивленные Дамар повернулся в сторону своей коллеги.
— Ты в это веришь?
Нанга ответила: «Я считаю это достаточно важным для того, чтобы выставить их на обсуждение.
— Я нет, — заметил Шаган, — но она угрожала мне своим увольнением, меня шантажировали.
Дамар снова углубился в расчеты Шагана. Он не двинулся с мест почти полчаса.
— А что, собственно, говорит не в пользу этого? — прервала Нанга молчание.
Дамар сказал: «Тяжело, что-то говорить об этом. Кто сегодня будет перепроверять все это? Надеюсь, Вы окажетесь неправы, профессор Шаган».
— Я потерял всякое желание лететь в Прагу, — проворчал тот.
Нанга защищала его тезис.
— Если тезис по всем пунктам правильный, был бы даже шанс, спасти их…
Дамар встал и сделал несколько шагов в разные стороны
— Если бы этот тезис оказался правильным, тогда «Дарвин» был бы саркофагом. От лаборатории им нет никакого проку. Еда и питье это только одно. Но как они могли бы жить месяцами в абсолютном безмолвии? Как они могли бы существовать без утра и вечера — и без работы. И потом осознание того, что они никогда не смогли бы вернуться домой…
— Но ты ведь тоже провел несколько недель на круговой орбите, — возразила Нанга.
— Конечно, — ответил Дамар, — на околоземной орбите. Оттуда можно увидеть города и леса, реки и озера. На орбитальных обсерваториях есть радио и телефон, и в любое время можно вернуться обратно на Землю. В «Дарвине» же время стало бы вечностью. Она потеряло бы всякий смысл. И они могли бы видеть Землю только звездой среди звезд. Нет, профессор Шаган, если Ваши соображения правильны, тогда можно искать либо мертвых, либо сумасшедших…
— В таком случае нужно искать именно мертвых, — сдержанно сказала Нанга.
Из долины до них донеслось жужжание вертолета.
— Давайте собираться, Нанга.
Профессор Шаган вышел. Нанга хотели пойти за ним, но Дамар попросил ее остаться еще на минутку. Он взял ее за руку.
— Я буду часто думать о тебе, Нанга, когда ты будешь в Европе.
Она ничего не ответила.
