- Знаете ли вы, без лишних слов, как обстоят наши дела?
- Столько же, сколько и вы, генерал, - томно ответил Монморанси. - Я, как вы знаете, ненавижу всякую идеологию. Мне действуют на нервы рассуждения нашего патрона Кресслинга. Если б не доллары, фунты и франки, которыми он их сопровождает...
- Напрасно, виконт...
- Не трясите так пол - это передается креслу и вибрирует в моем позвоночнике, - укоризненно произнес француз.
- Напрасно, виконт, вы не хотите прислушаться к теории Джека Кресслинга. Это самая подходящая теория в мире хаоса и анархии, каким становится наша неприятная планета.
- Довольно того, что он платит нам и собирается посадить нас обратно правителями наших стран. Я совершенно согласен с тем, что правителей сажают свыше, - власть, как говорит церковь, от бога. И если ему удастся насадить всюду правительства, подобные божьему промыслу, и они будут держаться...
- ...железной рукой! - прервал генерал, звякнув галунами.
- ...то у Кресслинга будет могучая опора против этих пошлых людей, именуемых коммунистами.
- Тсс! - прошептал генерал.
В дверь постучали. Лакей принес на подносе карточку русского вельможи, князя Феофана Ивановича Оболонкина. Князь жил уже третий год в Нью-Йорке, занимая комнату N_40 во втором этаже, и все счета, получаемые им, посылал главе русского эмигрантского правительства в Париже, содержавшему своих "придворных" и "дипломатических представителей". Злые языки, впрочем, уверяли, что в Берлине, Риме, Мадриде и Лондоне также имеются правящие династии русского престола и что дипломатический корпус имеет тенденцию к постоянному приросту населения, но это уже относится к области статистики, а не беллетристики.
Генерал посмотрел на карточку и утвердительно кивнул лакею. Дверь снова отворилась, и на этот раз в комнату влез боком крошечный старикашка с моноклем в глазу, красным носом и дрожащими ножками, сильно подагрическими в суставах.
- Мое почтение, Гибгельд! Добрый вечер, виконт! Поздравляю с приездом. Очень, очень рад. Газеты, знаете ли, стали какими-то неразборчивыми. Перепутали день тезоименитства его величества, самодержца всея Тульской губернии Маврикия Иоанновича со спасением на суше и на водах генерала Врангеля, и я из-за этого должен был опоздать к вам: с самого утра принимаю депутации.
- Как? - рассеянно переспросил генерал. - Маурикий? А, да, да. Тульская губерния! Это претендент группы народных сепаратистов, известной под именем "Россия и самовар". Знаю, знаю. Садитесь, князь, вы ничуть не опоздали. Мы поджидаем еще кой-кого...
- Кстати, - промямлил виконт, - милейший Оболонкин, ваш сосед перед отъездом не дал вам никаких поручений?
- Вы говорите о синьоре Грегорио Чиче? Нет, он только сообщил, что непременно появится в нужную минуту. - С этими словами Феофан Иванович потянулся к столику, где у генерала лежали гаванские сигары.
- Странный человек этот Чиче! - понизив голос, заговорил виконт. Уезжает и возвращается, как волшебник, ни разу не пропустив важной минуты. Никому не отдает отчета, вертит Кресслингом и каждым из нас как хочет.
- Он великий гипнотизер, - заметил генерал, - он необходим Кресслингу.
- Да-с, крепкий человек. Насчет дамского пола - можете быть уверены, я слежу - крепость необычайная и полнейший нейтралитет, - вмешался князь Феофан, - не то что банкир Вестингауз. Этот в ваше отсутствие... вы прямо-таки не отгадаете!
- Чем отличился Вестингауз? - спросил виконт.
Но Феофану Ивановичу не суждено было высказаться. Дверь снова раскрылась, впустив на этот раз в комнату доктора Лепсиуса.
Здесь читатель, во избежание обременительных церемоний, сам может вставить "здравствуйте", "как поживаете" и прочие фразы, принятые в общении между цивилизованными людьми. Я пропускаю все это и начну с того, как доктор Лепсиус, согласно своей профессии, стал орудовать инструментами.
Каждый доктор должен иметь: трубочку, молоточек, рецептную книжку, часы, щипчики для языка и - желательно - электрический фонарик с головным обручем. Все это у Лепсиуса имелось. Все это он извлек и приступил к делу.
- Давненько я вас не слушал, ваше превосходительство, - бормотал Лепсиус. - Пульс хорош, так, так... Цвет лица мне не нравится, шея тоже. А скажите, пожалуйста, как обстоит с теми симптомами, которые удручали вас в прошлом году?
- Вы говорите о позвоночнике? Да, они не утихают, доктор. Я бы хотел, чтобы вы ими занялись.
- Позвоночник, черт его побери! - вмешался де Монморанси. - Вот уж с месяц, как меня изводит эта беспричинная хромота, почему-то вызывающая боль в позвоночнике. Посмотрите и меня, Лепсиус.
Глазки доктора под круглыми очками запрыгали, как фосфорические огоньки. Все три ступеньки, ведущие к носу, сжались взволнованным комочком. Он вскочил, впопыхах едва не рассыпав инструменты:
- Я должен осмотреть вас. Необходимо раздеться. Выйдемте в соседнюю комнату.
- Вот таков он всегда! - со вздохом сказал Гибгельд, когда виконт и Лепсиус скрылись за дверью. - Чуть дело коснется позвоночника, или, точнее, седалищного нерва, наш доктор на себя не похож - волнуется, мечется, раздевает больного и прелюбопытно его осматривает. Когда нет причин для осмотра, он их выдумывает из головы. Я видел трех турецких беев, претендентов на возрождение Османской империи, которых он ухитрился осмотреть ни с того ни с сего, под предлогом какой-то болезни...
Между тем в соседней комнате виконт де Монморанси лениво предоставил доктору Лепсиусу изучать свою обнаженную спину. Толстяк был совершенно вне себя. Он пыхтел, прыгал, как кролик, вокруг больного, бормотал что-то по-латыни и, наконец, весь замер в созерцании.
На что он смотрит? Он смотрит на позвоночник молодого француза, изящно пересекающий его белое с голубыми жилками тело. Все как будто в порядке, но предательская лупа в дрожащей руке Лепсиуса указывает на маленькое, с булавочную головку, пятнышко, ощущаемое как небольшая выпуклость.
- Вот оно, вот оно! - забывшись, шепчет Лепсиус с выражением восторга и ужаса на лице. И внезапно задает виконту нелепый вопрос, не удивляющий француза только потому, что его лень сильнее, чем все остальные способности: - Вы пережили когда-нибудь сильный страх, виконт?
- Во время русской революции, когда отняли мою концессию, - вздрогнув, отвечает француз. - Я не люблю революций. Мне пришлось тогда бежать от большевиков с территории моей концессии в Персию.
- Прекрасно, прекрасно! Одевайтесь, мы вам пропишем великолепные капли.
Между тем к генералу опять постучали. Вошли два новых гостя: высокий седой англичанин, пропитанный крепчайшим запахом табака, и странное кривоглазое существо, только что потерявшее сто миллионов подданных, выгнавших его из собственной страны.
