— Ничуть, — сказал он. — С точки зрения эмоций физика не меньшая чушь. В сердце своем человек на рационалист. Он может перестать верить в науку, если почувствует, что она неверна.
Он помедлил.
— Та баллада, что не допел мальчишка… — сказал он, не глядя на нее. Почему она вас так задела?
— Не могла слышать как их, этих… восхваляют. Или так мне показалось. Извините.
— Думаю, что эта баллада — одна из очень многих.
— Я никогда их не считала. Культурная антропология — это то, чем у нас на Роланде нет времени заняться, или, точнее, нам это не приходило в голову при всех наших делах… Но сейчас, когда вы сказали… да, удивительно, что очень многие песни и истории несут этот сюжет, об Арвиде.
— Вам не тяжело будет продекламировать ее?
Ей удалось засмеяться.
— Я могу и спеть, если хотите. Дайте мне достать литару и подготовиться…
Она опустила на этот раз гипнотизирующую хоровую строку, оставив ее лишь в самом конце.
«Скорей отбрось, мой Арвид,
Цепь человечьих уз,
Тебе они без нужды,
Ведь это тяжкий груз».
А он посмел ответить:
«Мне надобно бежать:
Под солнцем деве милой
Пришлось так долго ждать.
Друзья меня заждались,
И много разных дел
Я дал вернуться слово,
Сдержать же не сумел.
Сними свое заклятье,
Или обрушь свой гром
Убить меня ты можешь,
Но не сделаешь рабом».
Царица Тьмы и Ветра
Стояла перед ним,
И он глаза не поднял,
Ее красой томим.
И зазвенел, как арфа,
Ее чудесный смех:
«И без моих заклятий
Ты стал несчастней всех…
Тебя я отпускаю,
Но помни о луне,
О музыке волшебной,
Росе и обо мне…
И будет тенью память
Днем за тобой бежать,
А кончен день — в кровати
Подле тебя лежать.
В досуге ли, в работе
Скорбь ранит, как кинжал:
Ты вдруг поймешь, чем мог ты
Стать нынче — и не стал.
А глупую девчонку
Смотри не обижай.
Ступай домой, мой Арвид;
Ты человек — прощай».
И в щебете и смехе
Пропал Чужой Народ…
И до рассвета Арвид
Рыдает и зовет.
Но медленный танец льется…
Она отложила литару. Ветер зашелестел в листьях. После долгого молчания Шерринфорд сказал:
— Эти песни стали частью жизни отселенцев?
— Можно сказать и так, — ответила Барбро. — Хотя не все они полны сверхъестественного. Некоторые о любви или о подвигах. Традиционные темы.
— Не думаю, что вот эти традиции возникли сами по себе.
— Его тон был невыразителен. — Большинство ваших песен и историй вряд ли сочинили человеческие существа.
Плотно сомкнув губы, он больше не говорил ничего.
Они рано легли.
Несколько часов спустя их разбудил сигнал тревоги.
Жужжание было тихим, но оно мгновенно подняло их.
Они спали в комбинезонах, чтобы быть готовыми к неожиданностям. Небо просвечивал сквозь купол. Шерринфорд вылетел из своего мешка, сунул ноги в ботинки и пристегнул к поясу пистолет.
— Оставайтесь внутри, — скомандовал он.
— Что там?.. — Ее сердце колотилось.
Он сощурился на индикаторы приборов и сверился со светящимся диском на запястье.
— Трое животных… — сосчитал он. — Не те, что попадались, не дикие… Большое, с формами человека, судя по инфракрасному изображению, но отражающее короткие волны. Другое… гм, низкая температура, рассеянное и нестойкое излучение, похоже на… на скопление клеток, как-то координированное… Третий почти рядом с нами, в кустах. Этот по всем признакам человек…
Она видела, что он дрожит от возбуждения.
— Собираюсь его захватить, — сказал он. — Тогда нам будет кого допросить… Станьте и будьте готовы мгновенно впустить меня. Но сами не рискуйте, что бы ни случилось. Держите это на взводе. — Он вручил ей заряженное тяжелое ружье.
Он немного помедлил возле двери, а потом с силой распахнул ее. Воздух ворвался внутрь — холодный, полный ароматов и шелеста. Луна Оливье теперь тоже взошла, обе они сверкали нереальным светом. Северное сияние горело белым и льдистоголубым.
Шерринфорд снова бросил взгляд на свой указатель.
Он должен был дать направление, в котором посетители прятались среди густой листвы. Затем он резко прыгнул. Промчавшись по холодному пеплу костра, он исчез в чаще. Руки Барбро стиснули приклад ружья.
Вспыхнула ракета. Двое боролись посреди луга. Шерринфорд схватил, как в тиски, человека поменьше. В серебряном и радужном блеске она могла различить, что тот обнажен, мужского пола, длинноволос, юн и строен. Он дрался бешено, кусаясь и царапаясь, завывая, как дьявол.
Догадка пронзила ее: подменыш, украденный в детстве и выращенный Древним Народом!.. Это существо — то, во что они превратят Джимми!
— Ха!.. — Шерринфорд крутанул противника и точно попал выпрямленными пальцами в солнечное сплетение. Юноша задохнулся и обмяк. Шерринфорд поволок его к машине.
Из леса вырвался гигант. Он был словно дерево, громадное и мохнатое, несущее четыре огромных ветви-руки.
Земля дрожала и гудела под ним, а его хриплый рев сотрясал небо и черепа.
Барбро взвизгнула. Шерринфорд обернулся. Он выдернул пистолет, выстрелил, еще и еще. Свободной рукой он прижимал к себе пленника. Тролль дернулся от этих ударов. Но, выпрямившись, помчался снова, медленнее и осторожнее, заходя так, чтобы отрезать их от машины. Эрик не мог двигаться быстрее, не бросив пленника, а тот был, возможно, единственный нитью к Джимми…
Барбро кинулась вперед.
— Нет!.. — крикнул Шерринфорд. — Ради Бога, будь внутри!..
Чудовище зарычало и дернулась к ней. Она нажала курок.
Отдача резко ударила в плечо. Колосс зашатался и упал. Но тут же снова вскочил и, шатаясь, побрел на нее. Она отступила; снова выстрел, еще один… Чудовище зарычало. Кровь струилась по нему, текла на землю, смешивалась с росой.
Оно повернулось и, ломая ветки, потащилось прочь, во тьму, наполнявшую лес.
— Уйди в укрытие!.. — кричал Шерринфорд. — Ты вышла за экран!
Дымка заструилась над ее головой. Она едва заметила ее, потому что у края поляны появилась новая тень. «Джимми!..» — вырвалось у нее.
