А старенький Господь, похоже, всерьез относился к своим обязанностям. Это было видно из того, как внимательно изучал он досье каждого своего раба. Или не каждого? Или только тех, кто был у него на особой заметке? Или, может быть, тех, кто вправе был рассчитывать на его покровительство, на его, правильней говоря, милости?
Ничего этого Владлен Сергеевич знать, понятно, не мог. А посему все более волновался.
- Так-так, - сказал Господь, ознакомившись с делом и откладывая его в сторону, - сам-то что-нибудь хочешь нам заявить?
Такое сверхнеожиданное обращение всемилостивого сразу к нему на мгновение лишило Владлена Сергеевича дара речи. Но только на мгновение, а после дар вернулся к Самосейкину, и он поспешил им воспользоваться.
- Товарищ, м-м-м... Бог! Ваше, м-м-м... всеобщее величество! -сразу взял быка за рога Самосейкин, то есть начал круто, как и подобает настоящему максималисту, - сознаюсь - всю жизнь заблуждался. Но заблуждался искренне. Вот вам крест. Я был обманут и готов понести соответствующее наказание за излишнюю доверчивость. Мне с детства внушали, что Вас нет, и я верил. И потом сам кое-кому внушал то же самое. А теперь, воочию убедившись в обратном, готов сквозь землю провалиться со стыда...
- Уж провалился, только не со стыда, - вставил кто-то.
Но Самосейкин не обратил на реплику никакого внимания, он спешил выговориться, он понимал, что его время не может не быть ограниченным, это не дома в Кивакине, где он числился видным общественным деятелем и во многих случаях мог плевать на регламент.
- ...Но у меня большой опыт организаторской работы, и я думаю, что если бы мне удалось обратно воскреснуть, то я бы всю свою жизнь посвятил пропаганде ваших идей.
Однако, понимая, что это невозможно, прошу лишь учесть мое искреннее чистосердечное раскаяние и не наказывать меня за этот грех слишком строго. Заверяю, что в моем лице Вы, ваше вселенское величество, обретете истинного поборника Ваших великих идей, преданного раба, правильней выражаясь.
- Так-так, - снова неопределенно произнес Господь после некоторой паузы, - так-так. Обманутый, говоришь, лжецами введенный в грех?
- Истинный крест! - с готовностью подтвердил Владлен Сергеевич. А нужная терминология бралась неведомо откуда, специфические словечки слетали с языка с удивительной легкостью. Предупреждение об опасности лицемерия как-то выскочило у Самосейкина из головы, - обманули сволочи, если б я их сейчас встретил, я б...
- Встретишь, - прервал Самосейкина Господь, - однако и лицемер же ты, братец, широко эта зараза среди вас распространилась. Как чума в средние века. Если б от этого умирали, мор получился бы беспримерный.
Не пойму, как такое получилось. Сам, наверное, виноват, недосмотрел, недоучел. Как теперь исправить - ума не приложу. Кончать, что ли, с вами пора?..
Господь на минуту задумался. Никто не посмел прервать паузу. Самосейкин прервал бы, но опять у него язык будто окаменел.
- Да, изоврались вы, ребята, капитально, - продолжил всевышний после паузы, - и в этом ваш главный грех, а не в безверии. Ну, с тобой-то ясно, "видный общественный деятель", тебя положение врать обязывало, а что вы с народом сделали, окаянные?!
- Ишь ты, обманули его, агнца Божьего! - всемилостивый ругнулся матом. - Ну, ладно, обманули и обманули. Заблуждался искренне, это правда. Но зато и раскрылся во всей красе! Бога не боялся, а больше и бояться некого было. Думал небось: что раз того света нет, то и божьего суда нет, и все можно! Ну, и получай теперь все, что заслужил!
Какое мнение будет у членов комиссии?
Председатель быстро глянул на заместителя, тот едва заметно кивнул.
- У нас будет такое предложение, Господи, - солидно изрек председатель, - вариться ему в кипятке вечно!
- Ну, что же, - не раздумывая прошепелявил Господь, - я утверждаю это предложение. Аминь! Вечная мне слава!
- Вот так, - добавил Господь, повернувшись к Самосейкину, -решение окончательное и обжалованию не подлежит. Сурово, но по совести. Я ее в каждого из вас вкладываю, куда же вы ее деваете в процессе жизни? Вот ты можешь мне ее предъявить? Я б, ей-Богу, сразу все простил.
- Не могу, - едва выдавил из себя Самосейкин, - но как же так, Господи, я ведь только успел тебя возлюбить! Только успел, а ты!.. Э-э-х! Ну, потерял я ее, обронил где-то, а ты мне за нее... Всемогущий, что такое вечность?! Разве ж это возможно?! А амнистии-то бывают у вас?
- Никаких амнистий!
Тут поднялся из-за стола первый заместитель председателя комиссии, он оказался очень маленьким рыжеватым человечком, у него тоже над головой светился нимб, только поменьше, чем у всевышнего, а на губах его играла дьявольская улыбка.
Заместитель воздел свои маленькие ручки ввысь, какая-то неведомая сила подхватила Владлена Сергеевича и понесла в бездонную, пышущую нарастающим жаром тьму.
- Палачи, вешатели, долой Богомать, вся власть грешному народу, простите, я больше не буду!!! - голосил Владлен Сергеевич, но вряд ли его вопль был слышен Господу Богу и Боговым подручным, а если и слышен был где-то по ту сторону белой двери, то, конечно, в отредактированном и причесанном виде...
Тут-то Владлен Сергеевич и проснулся. Утро еще едва брезжило, и он долго, наверное, минут десять лежал в постели, непонимающе лупал глазами, ждал адского огня. И только потом понял, что все предыдущее было только сном.
Но так сильно был взволнован Владлен Сергеевич, что уже не мог больше заснуть. Он даже не мог терпеть, пока проснется Катя, он разбудил ее, чтобы сейчас же рассказать ей свою захватывающую ночную эпопею.
Голос жены спросонья был таким недовольным, что желание рассказывать сразу исчезло. Но требовалось же сказать хоть что-нибудь.
- Слушай, Кать, - сказал Владлен Сергеевич, - когда я умру, пусть на моем памятнике будет такой текст: "Я тоже хотел спасти мир. Господи, ради какой глупости потрачена жизнь!". Это серьезно, Кать, это мое завещание, запомни!
- Спятил, что ли? - буркнула жена. - Да за такую подпись меня же сразу оштрафуют! Скажут -хулиганство...
И она заснула снова.
Начинался новый день, а вместе с этим возобновились и колики в животе Владлена Сергеевича.
Афоня лежал поверх постели в пижаме и пристально разглядывал потолок, а вернее, затейливые узоры на нем, составленные неистребимыми трещинами. Последние часа два он был занят тем, что пытался мысленно пройти по какой-нибудь из трещин от одного угла плоскости до другого. Он сделал уже несколько попыток, но всякий раз терпел неудачу из-за невнимательности глаза. И всякий раз начинал сначала, потому что ему вдруг захотелось именно сейчас начать воспитывать в себе выдержку и внимательность.
А вообще-то, надо же когда-то начинать воспитывать в себе всевозможные полезные качества, если уж не повезло с ними от рождения.
