В Марграде нам с Афиногеном встретиться не довелось. Не до этого было. Да и не знал я, что бабуся и ее внучек Коля привезли Афиногена в Марградское отделение Академии наук на предмет изучения его изобретения: нуль-упаковки. Сам-то я тогда прибыл в Марград в служебную командировку по рекламации на многоканальный тензометрический усилитель. И только в Фомске…
«Милый ты мой голубчик! Я сейчас знаю, что он хотел от жизни. Он хотел много ей дать, но хотел много и взять. Но то, что он предлагал, никого не заинтересовало, этого даже никто не понял, его просто высмеяли.
И вот он уже двадцать с лишним лет грузчик. И это с его-то гордостью. Ничего плохого не хочу сказать про грузчицкую работу. Тяжелая, но ничуть не хуже других. Дело в том, что она ничего не дает его душе. В душе-то он все равно физик, хотя я и не понимаю, что он там такое сделал. А эти каждодневные пятерки покупателей, которым он услугу оказал, они ведь на выпивку идут. Не углядела я за ним. Он уже два раза лечился, не помогает. А семья у него хорошая. Трое детей. Коленька вот университет кончил, в Старотайгинском Академгородке работает. Этим-то он в отца пошел. И умом, и ростом, и фигурой. Только бы на кривую дорожку не ступил, как отец. Вот приедет он в Фомск, и тогда отец совсем другим делается. Тут у них разговоры разные начинаются. Сидят, чертят, пишут, спорят. Но верх-то всегда берет Афиноген. Кольке-то еще до отца далеко. И не пьет Феня в это время. Но чувствую, что душа у него все равно болит: пролетела жизнь, и ничего в ней интересного не получилось».
Однажды через мебельный магазин я узнал адрес Афиногена и познакомился со странным грузчиком. И тут оказалось, что оба мы интересны друг другу. Изобретение Афиногена не подтвердилось, и я иногда думал: а вдруг от очередного запоя его спасла именно моя дружба? По вечерам мы иногда ходили друг к другу в гости. Сидели обычно на кухне, если это было у меня, и в комнатке с отгороженной кухней – у Афиногена. В сарае Афиноген оборудовал себе нечто вроде художественной студии. Он рисовал, лепил, чеканил. Эти занятия тоже помогали ему держаться.
И вообще я вскоре понял, что Афиноген в первую очередь художник. Грузчик ли, физик, но всегда художник.
В сарай он, правда, меня ни разу не приглашал и картины свои не показывал.
5
Ну так вот…
– Здорово, миряне! – прогудел Афиноген, заняв собой почти весь коридорчик.
– Здравствуй, Афиноген Каранатович, – ответил я, пожимая огромную ладонь. – Раздевайся, проходи.
– Разденусь, коли пришел.
Афиноген был широк в кости, высок, слегка сутул. Таскать шкафы и диваны такому было нипочем. Лестницы вот только в стандартных домах узковаты.
Он снял шапку, полушубок, валенки, подшитые в два слоя, пригладил седые, торчащие в разные стороны волосы.
– Вот и зима, Федор Михайлович.
– Да уж зима, – согласился я. – Ты проходи.
Афиноген шагнул в комнату. На диване сидела Пелагея Матвеевна и смотрела по телевизору хоккей.
– Как здоровье, Пелагея Матвеевна? – пробасил Афиноген.
– Здравствуй, Феня… Какое уж теперь здоровье? Давление вот поднялось. Скорую помощь бесперечь вызывают. Уколы ставют. А так какое здоровье…
– Здравствуй, Афиноген, – выглянула из кухни Валентина. – Что поделывает жена?
– Да дома дела найдутся.
– Ох, и не говори. Все дела, да дела.
– Здравствуйте, – выглянула из второй комнаты Ольга и тут же скрылась, покрепче притворив дверь. Гость даже и не успел ответить.
– Подруги там у нее, – объяснил я. – В пальто сидят. На минутку пришли.
– На минутку, а уж третий час сидят, – сказала Пелагея Матвеевна.
– Пусть сидят, – махнул я рукой. – Чем по подъездам-то околачиваться…
– Так, значит, снова с квартирой ничего не выгорело? – спросил Афиноген и с опаской опустился на стул, тяжело под ним заскрипевший.
– Пока не выгорело, – ответил я.
– Обещают, обещают, а не дают, – огорченно сказала Пелагея Матвеевна. – Зачем тогда в писатели поступал?
– Да дадут, дадут.
– Догонют и еще раз дадут! – сказала старуха и, поджав губы, уставилась в телевизор, звук которого был приглушен. Там в это время забили в чьи-то ворота шайбу. – Федя, ведь это Испазита?
– Да нет, – с некоторой досадой ответил я. – Эспозито у канадцев играет. А это наши: «Спартак» и «Динамо».
– А-а… – согласилась теща. – То-то я смотрю, что на Испазиту смахивает.
Пелагею Матвеевну я не придумал. Жизнь ее прошла тяжело, как и у многих тысяч других женщин, оставшихся во время войны в тылу без мужей, С четырьмя детьми на руках, младшенькая из которых, Валентина, даже и не помнила своего отца. Голодная деревня, голодный город. Мне почему-то казалось, что Пелагея Матвеевна даже не понимала всей трагедии, выпавшей на ее долю. У нее была одна сверхзадача, подсознательная – выжить, чтобы вырастить детей. Малограмотная, непредприимчивая, простоватая, она могла исполнять только подсобные работы. Вершиной ее карьеры была должность вахтера в небольшом гараже. Но это уже ближе к пенсии. Однажды, сразу после войны, она пыталась заняться спекуляцией, если только можно так выразиться. Одолжила у кого-то денег и поехала в Старотайгинск за чугунками, надеясь продать их в Фомске подороже. На обратном пути все чугунки у нее реквизировали, да еще преподнесли штраф за попытку спекулировать. Так прогорело это рискованное мероприятие. А в нетопленой комнате ее ждало четверо детей. Старшие подрастали и начинали работать, работать и учиться, учиться и работать.
Выжили.
Валентина поступила в университет уже сразу после школы. Времена стали полегче. Но тут всевозможные болезни начали одолевать старуху. Аукнулись и лесозаготовки, и осенний сплав, холод и голод.
– А я уж думал, таскать твое барахлишко придется, – сказал Афиноген. – Ребят крепких подобрал.
– Да кому таскать – найдется, – отмахнулся я и от резкого движения сморщился. Жутко саднило кисть руки.
– Ты что? – спросил Афиноген.
– Да… пустяки… рука немного болит.
– Ну-ка, покажи. Да что это с ней?
– Браслет надавил.
– Что за браслет? – удивился Афиноген, разглядывая запястье. – Ничего себе браслетик! Тебя в кандалы, что ли, заковывали?
– Да кто это меня в кандалы? Вроде, не за что… Силу свою в настройке проверяли. Наклеиваешь на пружину с браслетом тензодатчик и растягиваешь ее. А по прибору, измерительному усилителю опре…
– Вот он, браслетик, – сказала Валентина, показываясь из кухни. В руках у нее было то самое кольцо из неизвестного мне материала. – Едва распилил. Так и ходил бы!
