– По-моему, ставка за тобой, – решил Пир. – Они не вернутся.
Он бросил взгляд на панель управления и почувствовал укол головокружения: прошло больше ста триллионов лет Стандартного Времени. Впрочем, если элизиане перерезали с ними любую связь, Стандартное Время стало бессмысленным. Пир протянул руку остановить ускорение, но Кейт перехватила его запястье.
– Незачем беспокоиться, – негромко произнесла она. – Пусть себе растёт вечно. Теперь это просто число.
– Да. – Пир наклонился и поцеловал её в лоб.
– Одна команда в век. Одна команда в тысячелетие. И никакой разницы. Ты наконец-то добился своего.
Пир лелеял Кейт в объятиях, а мимо скользили прочь элизианские эоны. Он гладил её по волосам и внимательно смотрел на панель управления. Росло лишь одно число; всё, кроме превратившегося в странную фикцию Стандартного Канувшего Времени, оставалось, как было.
Не связанный больше с приростом элизиан Город сохранял неизменность на всех уровнях. И это значило, в свою очередь, что инфраструктура, которую Картер воткал для них в программное обеспечение, тоже перестала расширяться. Симулированный «компьютер», который их исполнял, состоявший из скрытых избытков Города, превратился в конечную машину с ограниченным числом возможных состояний.
Они вновь стали смертными.
То было странное ощущение. Пир осматривал пустой тротуар, смотрел вниз, на женщину в своих объятиях, и ему казалось, что он проснулся после долгого сна. Но стоило поискать в себе хоть какие-то намёки на реальную жизнь, поместившие бы её в некие рамки, и ничего не находилось. Дэвид Хоторн был посторонним человеком, давно умершим. Копия, учинявшая вместе с Кейт загулы в Медленных Клубах, осталась в такой же дали, что и столяр, математик, либреттист.
Кто я?
Так, чтобы не побеспокоить Кейт, он создал приватный экран, заполненный сотнями одинаковых анатомических изображений мозга – своё меню ментальных параметров. Нажал на иконку с надписью ЯСНОСТЬ.
Он сгенерировал тысячу разных причин жить дальше. Он раздвинул свою философию почти до предела. Но предпринять оставалось лишь одно.
– Мы уйдём из этого места, – сказал Пир. – Запустим собственную вселенную. Нам давно следовало это сделать.
Кейт издала звук, выражавший недовольство.
– Как я буду жить без элизиан? Я не смогу выживать, как ты: переписывать себя, накладывать искусственное счастье. Мне этого недостаточно.
– Тебе и не нужно.
– Семь тысяч лет прошло. Я хочу опять жить среди людей.
– Значит, будешь жить среди людей.
Кейт взглянула на него с надеждой.
– Мы их создадим? Запустим онтологические программы? Адам и Ева в новом собственном мире?
– Нет, – возразил Пир. – Ими стану я. Тысячей, миллионом. Столькими, сколькими захочешь. Я превращусь в Народ Солипсистов.
Кейт отстранилась от него.
– Превратишься? Какой в этом смысл? Тебе незачем превращаться в народ. Ты можешь построить его вместе со мной, а потом сидеть и смотреть, как он растёт.
Пир покачал головой.
– А во что я превратился и так? В бесконечную цепочку людей, каждый из которых счастлив по личным причинам. Связанных лишь призрачной ниточкой памяти. Зачем разделять их во времени? Почему не отбросить притворство, будто все эти произвольные изменения переживает одна личность?
– Ты же помнишь себя. Веришь, что ты – один человек. Зачем называть это притворством? Это правда.
– Но я в неё больше не верю. Каждая созданная мной личность проштемпелёвана иллюзией, будто она остаётся тем же воображаемым нечто, именуемым «я», но по-настоящему это не часть их сущности, а лишь отвлекающая деталь, источник путаницы. Незачем больше так поступать или разделять этих разных людей во времени. Пусть живут вместе, встречаются и составляют тебе общество.
Кейт ухватила его за плечи и посмотрела прямо в глаза.
– Нельзя превратиться в Народ Солипсистов. Это ерунда. Пустая риторика из старой пьесы. Это будет значить лишь… умереть. Люди, созданные программами, без тебя не будут уже тобой ни в каком смысле.
– Они будут счастливы, верно? Время от времени? По собственным странным причинам?
– Да, но…
– Это всё, что я есть теперь. Всё, что меня определяет. Так что, когда они будут счастливы – они будут мной.
32
– Семнадцать прошло, один остался.
Чтобы управлять эвакуацией, Дарэм сделался спокойным и деловитым. Мария, по-прежнему не модифицированная, смотрела (при этом её подташнивало от облегчения), как он распаковывает Ирен Шоу, её семьсот миллионов отпрысков и их окружение, которого хватило бы на четыре планеты, во вновь создаваемый и пухнущий «Эдемский сад». Плотно сжатый мгновенный срез всей цивилизации перетекал по путям, созданным Дарэмом в обход находящегося под подозрением инфоцентра, – по целой дюжине независимых маршрутов, проверяемых и перепроверяемых на каждом шагу, пока не пересекал барьер, за которым выковывался новый Элизиум.
Пока не было никаких признаков, что разрушение решётки распространяется, но последнее заседание Городского совета выделило Дарэму всего шесть часов Стандартного Времени на сборку и запуск нового семени. Мария была поражена, что его вообще назначили на эту работу, учитывая, что его тайный визит на планету Ламберт катализировал катастрофу (элизиане оставили – бессознательно – включенной программу слежения, чтобы мониторить его действия и взять дело на себя, потерпи Дарэм неудачу). Но ведь это он построил и запустил Элизиум, и, очевидно, они доверяли ему более, чем кому бы то ни было в деле спасения из распадающейся вселенной, так же, как когда-то он спас их основателей с легендарной разлагающейся Земли.
Двое из трёх основателей-отшельников – Ирен Шоу и Педро Каллас – откликнулись на аварийные сигналы, посланные в их пирамиды из инфоузла. Несмотря на тысячелетия молчания, они не отрезали полностью свои миры от информации из остального Элизиума.
А вот Томас Риман отрезал.
Мария взглянула на часы в окне интерфейса: у них осталось четырнадцать минут.
Несколько часов назад Дарэм запустил программу, предназначенную для взлома пирамиды Римана. Ему удалось создать новые соединения с процессорами, но без личного кода Римана любые переправлявшиеся туда инструкции игнорировались, а каждая неудачная попытка включала временный блок, так что перебрать все возможные комбинации из девяносто девяти цифр не удалось бы. Поэтому Дарэм дал указание метапрограммисту выстроить ТНЦ-машину, которая вырезала бы один из процессоров Римана, расчленила его и подвергла тщательному досмотру содержимое памяти, чтобы вычислить код по содержащимся внутри зашифрованным тестам.
