Снова ожила рация. Выслушав сначала насмешки штурмовика, а потом его спокойные угрозы убить всех пятерых, Никитина, сглотнув, нервно спросила:
— Может, все‑таки вернемся в комплекс?
— Думаете, внизу сейчас намного безопасней, чем здесь? – насмешливо спросил Чуань. – Я не понимаю, почему они еще живы, но долго им не протянуть. Судя по тому, что этот солдафон, Швец, не стал сразу грозиться расправой, а попытался убедить нас вернуться, у них там тоже большие проблемы.
Поправив очки, Варай грустно улыбнулся:
— Если не доберемся до убежища и людей, которые снимут с танка наших холодных друзей, мы ненадолго переживем этого, как вы выразились Чуань, солдафона. Как только у нас закончится топливо, нам конец.
— Я понимаю, – кивнул китаец. Покрепче стиснул штурвал. – Пристегнитесь и держитесь. Покрепче. Попробую стряхнуть зараженных.
— Что задумал? – поинтересовался Варай.
— Будем таранить стену…
Опасения Долина насчет процедуры забора ликвора сбылись. Несмотря на то, что он, лежа в позе эмбриона на столе и поглядывая в зеркальце, лично руководил берущей анализ Кнопой, неопытному новичку почти невозможно попасть иглой в нужную точку между позвонками и не задеть при этом спинной мозг. Не получилось это и у Кнопы. В результате неосторожных манипуляций полностью онемела нога. К счастью, чувствительность и все двигательные функции начала восстанавливаться почти сразу, однако будь на его месте любой другой человек, подозревал Долин, нанесенные иглой повреждения, вероятно, привели бы к полному и необратимому параличу конечности.
Пришелся кстати и значительно снизившийся болевой порог. Не сумев отыскать ни шприц, ни иглу для процедуры биопсии, Долин поступил проще – размотав бинты вокруг укуса на ноге, распоров и углубив его скальпелем, он взял образец мышечной ткани прямо из раны. Зашивая надрез, Алексей отметил, что следы опухоли остались лишь вокруг раны и что затягивается она быстрее обычного.
Впрочем, все неудобства и риски окупились сполна – добыв необходимые образцы, кровь, ликвор, слюну и кусочек мышечной ткани, Долин наконец смог приступить к полноценному исследованию.
Абстрагировавшись от всего окружающего, постаравшись забыть про обступивших бокс мертвецов, Алексей капнул на стекляшки исследуемые жидкости, накрыл их покровными стеклышками, включил микроскоп, сунул под объектив образец крови и впился глазом в окуляр.
Результаты… удручили, шокировали и озадачили. Причем одновременно.
Токсоплазму Долин узнал моментально. В серой жидкости среди склеенных с друг другом комков эритроцитов плавало огромное множество продолговатых чужеродных микроорганизмов. Часть из них следовала к ближайшим эритроцитам, часть была мертва и неподвижна, но большинство находилось внутри кровяных клеток и наружу торчали лишь их хвостики. Жизнь в микромире буквально кипела – каждую секунду несколько сотен эритроцитов распадалось, выпуская наружу вместо одного проникшего в них протиста сразу несколько, между клетками и паразитами туда сюда сновали прозрачные, поглотившие десятки чужеродных микроорганизмов макрофаги и лейкоциты. Однако справиться со стремительно увеличивающимся числом протистов им было не под силу. Более того, поедая вторгшихся на их территорию чужаков, стражи иммунной системы сами же и становились пищей для своих врагов.
Долин даже не пытался прикинуть примерное количество паразитов. Подобная картинка была ему знакома – за несколько лет он не раз видел ее еще на Валааме, когда вместе с Доком исследовал образцы крови мертвецов. В их телах творилось то же самое, и число содержащихся в крови паразитов было схожим.
Постаравшись не задумываться, почему он еще дышит, Долин подготовил в микротоме тончайший срез со своего образца мышечной ткани и засунул его под микроскоп. Увиденное заставило его задуматься – мышечные клетки были свободны от паразитов. Внутри не удалось обнаружить ни одного. По какой‑то причине токсоплазма не стала распространяться по всему телу…
Окончательно озадаченный Долин отправил на подставку стекляшки со слюной, и впервые за последние несколько дней его сердце учащенно забилось. В зеленоватой, чуть флюоресцирующий жидкости плавали десятки черных точек живущих в ротовой полости бактерий – и ни одной цисты токсоплазмы!
Оторвавшись от окуляров, Долин глянул на стоящих за его спиной товарищей.
— Ну, что там? – нетерпеливо спросила Кнопа.
Пожав плечами, Долин засунул под объективы последний образец – спинно–мозговую жидкость. И все кусочки головоломки моментально встали на свои места.
Бактериофаги – вирусы, питающиеся исключительно бактериями, – он узнал с первого взгляда. И кроме них и мертвых или пораженных ими микроорганизмов в ликворе не было больше ничего.
Наблюдая за тем, как микроорганизм с шестиугольной головкой, толстым хвостиком в белковой оболочке, заканчивающийся шипами, преследует продолговатую, овальной формы частицу, Долин улыбнулся. И все‑таки реальная жизнь в миллионы раз удивительней всякого вымысла. Природа преподнесла очередной сюрприз. Она дала своим разумным детям шанс выжить, правда, поступила как всегда жутко, но очень элегантно.
Бактериофага, которому был бы интересен токсоплазмоз, не существовало. До того момента, пока в ход эволюции не вмешался человек и не изменил токсоплазму настолько, что она начала играть в мире слишком заметную роль. Отняв у вирусов их дом, их источник пищи – теплое человеческое тело, – модифицированный паразит сам нарисовал на себе мишень. И против него ополчились не мнящие себя хозяевами Земли прямоходящие обезьяны, против него выступила сама жизнь в лице ее древнейших и самых многочисленных представителей.
Кто‑то всегда является пищей для кого‑то другого. Даже могучего льва рано или поздно съедят падальщики, а остатки гниющего мяса с костей доглодают черви. Даже высокоразвитого человека здесь и сейчас поедают миллиарды бактерий. И избавиться от них нет никакой возможности. С их присутствием остается лишь смириться.
Быть для кого‑то другого едой – это участь каждого живого организма. Это аксиома, это никогда не изменится. И чем ты заметнее, чем ты больше, чем таких, как ты, больше, тем ты привлекательней для окружающих тебя убийц.
Токспоплазма обрекла себя на поражение в тот самый миг, когда вырвалась за стены лабораторного комплекса. Вытеснив вирусы, отняв у них еду и дом, паразит заставил их приспосабливаться и меняться. Часть сугубо человеческих вирусов ушла к животным, часть затаилась в грунтовых водах почвы, но некоторые обратили свой взор на новый крайне привлекательный и очень распространенный источник пищи, ради которого даже не надо покидать облюбованный миллионы лет назад дом – людское тело. И вирусы переключились с поедания клеток человеческого организма на протистов, в изобилии присутствующих в почти каждом человеческом организме.
