Втроем — Дег, Эванс и я — мы немного поразмялись на плоскогорье, где приземлился самолет. Было странное ощущение — словно мы заново обрели наши ноги, почувствовали ступни. Природа не казалась теперь такой уж отчаянно враждебной.
Но все же вокруг была разлита какая-то бесконечная печаль — должно быть из-за мертвенной бесцветности, странной угловатости и неподвижности этих древних камней. Я охотно осмотрел бы все плоскогорье и, может быть, даже забрался бы на продуваемую ветром вершину нашей горы. Печаль, меланхолия тоже имеют особое очарование. И в этой тишине, в этом окаменевшем уголке мира казалось, что…
— Чертовски странное место, — заметил Дег.
Нет, я так и не нашел слов, чтобы передать свои ощущения. Камни, воткнутые в лаву, были словно оплавлены каким-то адским пламенем, будто чудовищный огненный смерч пронесся здесь, мгновенно преобразил все вокруг, сделав и камни, и почву еще более ирреальными, чем прежде. И еще — я заметил это только теперь — на земле виднелся какой-то непонятный глубокий след. Нет, это была не трещина, как подумал я с первого взгляда. Казалось, по плоскогорью прошелся какой-то гигантский плуг, оставив глубокую борозду, края которой с веками, а может и тысячелетиями, сгладились под ветром, дождем, снегом… Я проследил, куда уходит эта борозда. Она начиналась на краю плоскогорья и терялась среди черных камней.
— Что это вы рассматриваете? — встревожился Эванс.
— Вот этот след.
— А… действительно, какой-то след… какого-то механизма, наверное… — он усмехнулся, — танка… либо ракеты, которая вместо того, чтобы взлететь, волочилась по земле… Да, к чертям собачьим, какое мне до всего этого дело, когда один из этих ящиков набит долларами? — И так как я даже не повернулся, он загородил мне дорогу. — Ну так что? Вам это неплохо удалось, господин Купер?
— Удалось? Что?
— Как — что? Оторваться от ящика с взрывчаткой… — Он улыбнулся с видом заговорщика. — А что теперь собираетесь делать?
— Я уже говорил вам. Буду ждать, пока прибудут тупамарос.
— Господин Купер, — вмешался Дег, не перестававший осматриваться. — Мы с вами видели немало необычных мест, не правда ли? Однако мы никогда еще не оказывались в таком чертовски загадочном уголке, никогда. Мне не доводилось бывать в эпицентре атомного взрыва, но, я думаю, он не очень-то отличается от этого…
Коротко звякнули колокольчики тревоги. Я удивленно посмотрел на Дега:
— А я видел эпицентр взрыва… да… Дег, это место действительно не очень-то отличается от него… Как будто пламя…
Эванс взял меня под руку.
— Послушайте, Купер, — предупредил он, — я не позволю водить себя за нос. Вам не удастся заморочить меня болтовней о здешнем пейзаже. — Давайте поговорим о них. — Он показал большим пальцем через плечо туда, где стояли ящики. — О долларах. Итак, какой у вас план?
Свет, вспыхнувший еще раньше в его глазах, по-прежнему пылал. И даже еще ярче, как мне показалось.
— У меня нет никакого плана, — ответил я. — Если вы думаете, что я пытаюсь обмануть Астрид, то ошибаетесь. Я ничего не стану предпринимать против нее. Я не полицейский. И тем более не отпрыск какой-нибудь богатой южно-американской семьи, готовый насмерть сражаться с тупамарос.
— Но какое вам дело до политики? Там запрятан миллион долларов!
— Верно. Но деньги эти принадлежат господину Мак-Кею.
— Что? — удивился Эванс. — Нет, вы ошибаетесь Они больше не принадлежат ему. За этот миллион он выкупил жизнь своего сына, а значит, потерял свои доллары. Когда вы покупаете галстук и тратите пять долларов, господин Купер, эти деньги вам больше не принадлежат, поэтому…
Мне стало невыносимо скучно. Мне еще не доводилось иметь дело ни с какими сокровищами. Я полагал, что это довольно интересно, а оказалось, чертовски пакостно. Нет ничего скучнее человека, жадного до денег. Я прервал его, давая понять, что хочу закончить разговор:
— Выходит, миллион этот принадлежит тупамарос, честно заработавшим его.
Он опять схватил меня за руку.
— А… вот как? Тупамарос?… Значит, вы с ними заодно? Хотите… — он задохнулся от волнения. — Хотите помочь революции в Южной Америке? Вы — сотрудник газеты, которая всегда защищала… законную систему и…
— Эванс, ради Бога! Я ничего не могу сделать ни для южно-американской революции, ни против южно-американской революции. Оставьте, пожалуйста, мою руку.
Он повиновался Отошел на несколько шагов в сторону. И вдруг улыбнулся.
— Хорошо. В таком случае да будет вам известно, что… я тоже тупамарос. Да, да. Знаете, как я рос? В нищете. Моя мать скончалась от рака на больничной койке, отец умер, спившись, в тюрьме. Сестра… даже не знаю, чем она кончила, а мой брат Джон… — голос Эванса дрожал, — так он… вернулся из Вьетнама наркоманом и… думаю, сидит сейчас в заключении… Понимаете, я вырос в нищете… всеми отвергнутый. Ясно вам? Выходит, если эти деньги необходимы тупамарос, чтобы спасти от нищеты бразильцев или аргентинцев, точно так же они нужны и мне… чтобы самому выбраться из нищеты… МакКей наворовал их своими спекуляциями… Тупамарос силой отобрали их, я же… я…
— Мартин! — вдруг раздался голос Дега. Я обернулся Оказывается, он отошел от нас шагов на тридцать и стоял, наклонившись над одним из камней. Он махнул мне рукой и снова позвал: — Мартин!.. Идите! Идите!..
Я поспешил к нему:
— Что случилось, Дег?
Он показал вниз, на землю:
— Смотрите!
Колокольчики тревоги все сразу зазвонили в моей голове. Я не понимал, что это такое. Совершенно не понимал.
— Что это, Мартин?
Я наклонился, чтобы получше рассмотреть то, на что он указывал, и колокольчики умолкли. В лунке, в которой был укреплен один из валунов, надежно укрытый от ветра, лежал какой-то предмет. И этот предмет слабо светился. А что это было… Трудно сказать. Возможно, винт или, скорее, болт, а может, и клин… Или что-то еще… Я никогда не видел ничего подобного. Даже вообразить себе не мог что-либо схожее. Совершенно немыслимая форма. Не мог я понять и назначение этой штуки. Я внимательно рассмотрел ее. Она казалась полупрозрачной.
Дег повторил вопрос:
— Что же это такое, как вы думаете?
Я протянул руку, но Дег воскликнул:
— Осторожно!
Я попытался взять этот маленький непонятный предмет, но… не смог поднять его: он оказался очень тяжелым. Понятно, что ветер не сдвинул бы его с места.
— Но… но…
— Тише, Дег. Сейчас вытащу…
Он казался не больше карамельки, а весил не меньше килограмма. У меня вдруг возникло ощущение, будто я прикоснулся к какой-то тайне. Что же это могло быть? Если вы не понимаете назначения предмета, его суть и устройство… то он ведь все равно остается предметом? Или, может быть…
