Первое, что я сделал, вернувшись домой, так это отправился к Рэйчел. Я тогда не умел хранить секреты, как умею это делать сейчас. Я ввалился в ее маленькую съемную квартирку, и она была такой счастливой, прямо вся сияла в своем белом хлопчатом платье с красными и синими полосками. Она была так рада меня видеть!
Через час я ушел, и больше мы с нею никогда не виделись. После этого никакой дружбы уже не было. Насчет этого я вам соврал.
Именно тогда и произошел обвал, вернее, тогда он начался.
Вернувшись домой, я обнаружил одиннадцать сообщений от Рейфа, одни с требованием немедленно ему позвонить, другие с вопросом, где это меня черти носят. Но все, что я мог видеть в тот вечер, было лицо Рэйчел, как оно покраснело, когда она заплакала, и у меня не было сил ему отзвонить. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, мне нечего было сказать. В конечном итоге нить, которая всегда, несмотря на то что случилось, держала нас с Рэйчел вместе, лопнула, точнее, была грубо порвана. Порвана мною, ее больше не было, и я даже не знал, что осталось внутри меня. Если там вообще хоть что-то осталось.
Час спустя ко мне заявился Рейф. Он проскочил мимо моего отца, который открыл ему дверь, и с грохотом поднялся по лестнице в мою комнату. У меня была всего секунда, чтобы вспомнить, как много времени прошло с того дня, когда он был здесь в последний раз, а также заметить, что мой старый друг уже стал взрослым мужчиной, что он уже не мальчик. И тут он все мне сказал.
Он сделал именно то, о чем мне говорил. Он поехал на побережье и стоял там три часа подряд спиной к морю, то и дело оборачиваясь к нему. Он уже начал чувствовать себя немного идиотом и привлекать к себе внимание прохожих, бросавших на него странные взгляды, когда внезапно ощутил где-то в голове какое-то покалывание, вроде как зуд. Он на секунду прикрыл глаза, пытаясь определить, что это за ощущение. А когда открыл их, пляж был пуст, небо оказалось угольно-серого цвета, а у щиколоток гулял какой-то очень странный ветер. И тут он медленно, очень медленно повернулся лицом к морю.
Вот так оно и случилось, так оно началось. Я врал вам раньше. Никаких любовников не было. Были только Рейф и я. Вариант с любовниками – это для постоянных клиентов, любителей любовных историй.
И это тоже не вся правда. Вариант с любовниками – это лишь то, что мне хотелось бы, чтобы оно так было. Чтобы и впрямь были я и Рэйчел. Но такого не было.
Мы с Рейфом стояли в моей комнате, уставившись друг на друга, и я чувствовал, как что-то шевелится, меняется у меня внутри. Я понимал, что он не врет. Не было у него на это никаких причин. То, во что я всегда верил, что я всегда знал, оказалось правдой.
Можете себе представить, что при этом чувствуешь? Можете представить себе эту картинку: вот мы двое, стоим там, не зная, что делать дальше, не в силах даже сдвинуться с места? Мир сорвался со своей оси, и знали об этом только мы двое.
Мы нашли нужный нам фильм.
Когда я шел по этому пути, я точно знал, что это не будет продолжаться вечно. Я шел на некую встречу, шел против течения времени, и конец памяти, ее последний предел был уже не слишком далеко от меня. Темные колонны деревьев, между которыми я проходил, были частью меня самого – конструкционные подпорки памяти. Высоко надо мной находилось мое лицо, внешний облик, листья, которые поддерживало мое прошлое. А между деревьями не было ничего, одна пустота.
Нам потребовалась пара дней, чтобы собраться. Мы купили себе рюкзаки, какое-то продовольствие, сапоги и сообщили родителям, что уезжаем на пикник на пару дней. Так я, во всяком случае, сказал своим. Пока что мы не хотели никому сообщать о том, что обнаружили. Отчасти потому, что это выглядело бы так, словно мы спятили, ведь никаких доказательств своей правоты мы представить не могли, отчасти потому, что нам просто хотелось пока что держать это при себе. Мы ведь пока что не знали до конца, что это такое, но в любом случае это было наше.
Мы не слишком задумывались о том, как нам удастся снова заставить это произойти. На этот раз в летящем в вышине самолете не будет никого постороннего, никто не будет помогать нам увидеть то, что там есть, помогать нам отворить туда дверь. Думаю, мы верили в это, потому что мы двое об этом знали, и этого нам казалось вполне достаточно.
Может, мы были правы. Но так случилось, что при этом произошло кое-что еще, и это довершило обвал. Для меня. Кое-что, что отрезало меня от того, чем я был прежде, и забросило меня в мир с надписью «Закрыто» у меня на сердце.
В последний вечер перед тем, как мы туда отправились, я был дома, обдумывая то, что мы собирались предпринять, проверяя, все ли я взял, что нам может понадобиться, заряжая в фотоаппарат пленку. Рейф считал, что на пленку, вероятно, ничего не запишется, даже если нам удастся добиться, чтобы это вновь получилось, но я полагал, что стоит попробовать. Зазвонил телефон, но я к нему не пошел. Родители сидели ближе, да и в любом случае вряд ли кто знал, что я дома. Потом папа позвал меня. Звонили мне.
Это была Рэйчел. Когда я услышал ее голос, меня тут же захлестнула волна смешанных эмоций. После открытия Рейфа и наших планов я старался выкинуть из головы все мысли о Рэйчел, отодвинуть их куда-нибудь на задний план, так что слышать ее голос теперь означало почувствовать себя так, словно открыл контейнер с червями. Я уже гадал, что она собирается мне сказать, например не повторит ли она свое требование, чтобы я убирался ко всем чертям, и как мне реагировать, если повторит. Рэйчел всегда производила на меня такой эффект: я, кажется, всегда умел находить еще одну, самую последнюю соломинку для спасения, даже когда именно я был не прав.
Но она свое требование не повторила. Она лишь коротко осведомилась, как я себя чувствую, отчего у меня волосы на затылке встали дыбом. Я никогда до этого не слышал, чтобы она так говорила, таким тоном. Я ответил, что у меня все в порядке, и задал ей такой же вопрос. А она без всяких околичностей заявила, что ей нужно кое-что мне сказать, нечто такое, что я должен знать.
И сообщила, что когда мы виделись в последний раз, она была беременна и что теперь уже сделала аборт. После чего сделала паузу, и я положил трубку. Я вовсе не хотел ее обидеть. Я просто был не в силах более ее слушать.
Потом я сидел в своей комнате и плакал, плакал, пока у меня голова не начала раскалываться. Через несколько часов родители пошли наверх, спать, и отец постучался ко мне и пожелал спокойной ночи, не открывая дверь, как он обычно это делал. Если бы он подождал там еще секунду или если бы открыл дверь, я бы все ему рассказал.
Я бы попытался рассказать ему, какое возникает чувство, когда узнаешь, что девушка, которую ты любил целых четыре года, вдруг оказалась беременной, а в результате того, что я сделал что-то не так, решилась на аборт. Я бы постарался объяснить ему, что до сегодняшнего вечера даже не понимал, что уже готов стать отцом и что надеялся, что у нас будет дочь. Или я бы ничего ему не сказал, а просто подержал бы в руках его теплую сухую ладонь, и это было бы уже кое-что.
