– Откуда вы всё знаете?
Он повернулся ко мне, взглядом указал на стул. Я села, не сводя глаз со своего собеседника. Так заворожено кролики смотрят на удавов.
– Полина, ты меня за идиота принимаешь? Может, ты ещё думаешь, что я твоего папу в выпуске новостей смогу не узнать?
Мне оставалось только вздохнуть.
– Я надеюсь, ты успела сбросить в свой персональник блок последних новостей?
Я кивнула, а потом, покачала головой и даже где-то глубоко внутри попеняла на себя за несообразительность – новости они ведь такие – появляются каждое мгновение. И то, что я всё-таки сбросила в персональник блок последних новостей – это ещё ничего не значит. Новая неожиданная мысль возникла у меня в голове, я даже не успела её сформулировать сама для себя, а губы уже прошептали:
– Папа освобождён?
Виктор Иванович не стал выдерживать водевильных пауз, не стал и готовить к неприятным известиям, а напрямую рубанул:
– Он сбежал из тюрьмы.
От неожиданности я покачнулась и возблагодарила Бога за то, что сижу, а не стою – иначе бы пришлось мне сейчас подниматься с пола.
– Если раньше тебя искали спустя рукава, скорее потому, что не делать этого как-то совсем уж глупо, то сейчас на твои поиски брошены значительные силы. – В падающем на голову утюге и то, наверное, можно было отыскать больше тактичности, чем в Викторе Ивановиче.
– С чего Вы взяли, что меня ищут?
– У меня свои каналы поступления информации. Я только одного не понимаю, – он задумался, – как они тебя до сих пор не отыскали?
– Почему же вы, – мой голос никогда не дрожал так сильно, как это было сейчас, – не сообщите куда следует?
– Зачем? – Он улыбнулся. У меня эта улыбка, если честно, в печёнках сидела. – Во-первых, приказа не было. Во-вторых, пока ты здесь, я могу более-менее контролировать твои действия. В-третьих, только никому этого не говори, ты лично мне крайне симпатична, и мне будет неприятно, если с тобой случатся лишние неприятности.
После этих слов я взглянула на Виктора Ивановича совсем другими глазами. Точнее, физически я продолжала сидеть, боясь поднять глаза, но вот относилась к моему собеседнику уже совсем иначе, чем минуту назад. Действительно, за что мне его не любить? Что он мне сделал плохого? Ничего. А вот хорошего – сколько угодно. И улыбка у него не противная, а самая обычная, человеческая. Отсутствие такта можно списать на то, что ему приходилось общаться большей частью только с себе подобными. Хорошим манерам учиться было негде. Среднестатистические матросики звездолётов от слов начальника падать в обморок не приучены. Не ожидал он этого и от меня.
– Ладно, иди, иди, – буркнул он, словно опасался, что я сейчас брошусь к нему на шею с благодарностями.
Я вышла, и долго стояла перед дверью, соображая, что делать дальше. Так ничего и не придумав, вышла на улицу. Там я встретила Мишеля, который как раз возвращался из магазина. Увидев меня, он чуть не выронил сумку.
– Что с тобой?
– Что со мной?
– У тебя такое лицо, словно ты привидение увидела.
– Плохой ты физиономист.
– Фи… зи… кто?
– Неважно. Ты хорошо знаешь Виктора Ивановича?
– Плохо. А что?
– Так я и знала.
Я уселась на крыльцо, обхватив руками колени. Наверное, у меня было очень тоскливое лицо. Мишель сел рядом, с опаской поглядывая в мою сторону.
– Полиночка! – Наконец, сказал он. _ что с тобой?
– Он меня узнал, – сказала я, тупо глядя прямо перед собой. – А на Земле столько всего произошло, что теперь мне уже точно нельзя туда.
– Кто тебя узнал? Виктор Иванович?
– Да. Он.
– И ты боишься, что он что-нибудь расскажет?
– Я вообще ВСЕГО боюсь, – шёпотом ответила я. – А папа сбежал из тюрьмы.
Для меня было бы правильнее молчать, но Мишель оказался настолько идеальным объектом, чтобы плакаться ему в жилетку, что я не могла упустить возможности сбросить излишнее нервное напряжение.
– Пойду сумку отнесу, – сказал мальчик.
Потом мы снова гуляли.
Мишутка оказался очень тактичным, точнее, я даже не знаю, как называется это качество. Он ясно понял моё состояние и не нарушал установившейся тишины. Я медленно качалась на качелях, едва ли осознавая, что делаю. Мишутка внимательно смотрел на меня, но только я бросала на него взгляд, тут же отводил глаза.
Затем я вдруг поняла, что нет смысла впадать в уныние: ничего страшного не случилось. Осознание этого наступило мгновенно, словно рубильник переключился. У моего папы есть любимая присказка: "Тебя уже расстреляли? – Нет! – А чего ты тогда нос повесила?" Действительно, что это со мной? Жизнь продолжается!
А то, что папа не в тюрьме – это скорее хорошо, чем плохо. Ведь когда находишься на свободе, то возможностей гораздо больше, чем в местах не столь отдалённых?
– Всё в порядке. Пойдём домой, Мишутка!
Моя улыбка ввергла Мишеля в пучину изумления. Наверное, он не представлял, что настроение человека может вот так вот быстро, как у меня, измениться.
– С тобой всё в порядке? – Недоверчиво осведомился он.
– Более чем. Нас пока ещё не расстреляли, а из всего остального как-нибудь выкрутиться можно.
– Как-то ты быстро…
– Если бы от моего плохого настроение зависело папино спасение – я бы переживала день и ночь. А так – ничего не изменится, только нервы себе испорчу. А нервные клетки, говорят, не восстанавливаются.
– Почему?
Я остановилась:
– Тебе в самом деле это интересно?
– Ага. А то все говорят – и никто не может объяснить, почему.
– Это просто, – улыбнулась я. – Наше тело состоит из нескольких видов тканей, клетки которых могут регенерировать. Чем проще уровень организации ткани, тем лучше эта ткань регенерирует. А нервные клетки – самые сложные из всех, поэтому они практически не восстанавливаются. Понимаешь меня?
– Ты вообще всё-всё знаешь?
– А ты, значит, меня проверяешь? – Догадалась я.
Мишутка замотал головой, но по его хитрым глазам я поняла, что оказалась права.
Вскоре из школы вернулись Фердинанд и Августа.
– Федька сегодня двойку получил! – Не замедлила мне сообщить девочка.
– Ябедничать некрасиво.
– А я не ябедничаю!
– Неужели? – В это слово я вложила весь возможный сарказм. – Как же, по-твоему, называется то, что ты только что сделала?
Августа недовольно фыркнула и ушла. Ну и ладно. Вообще, если честно, не нравятся мне эти рыжики, постоянно ябедничают друг на друга, дерутся между собой, делают много такого, что, по моему мнению, не должны делать по отношению друг к другу брат и сестра. Или, может быть, я просто слишком многого хочу от обычных детей, не суперов? В любом случае, если бы у меня был братик, тем более, двойняшка, я бы заботилась о нём больше, чем о себе самой.
