Песня астероидных поселенцев
Три поколения пройдут,
Захнычут правнуки толпой —
И лишь затем я припаду
К Земле святой.
О, крепость древней синевы,
Седого мрамора краса,
О, цитадель, откуда мы
Взлетели в небеса!
Откуда, словно кровь из ран,
Пролился ввысь народ ракет,
Дерзанием старинным зван
И светом звезд согрет!
Облекшись в сталь, сильней стократ,
Мы небосвод превозмогли:
С тех пор орбиты все кружат
Сквозь дочерей Земли.
Земного притяженья дар
Утрачен нами, оттого
Не в силах мы принять уда
Иль отразить его.
Но в нас хранит маяк Земли
Земную веру до конца:
Лишиться сил тела могли —
Но не сердца.
Под кратером Коперника долбили косой и наклонный штрек,
Дробили грунт по десять часов, как требовал этот проект;
Нашим костюмам повиновались буры, туннельный лазер, рештак;
Рядом с гигантской механикой шесть футов роста – сущий пустяк;
Мы лунные рудокопы, сквозь реголит мы ведем туннель;
Дыхание в шлемах и черный мир – такая, брат-шахтер, канитель!
Каверна такая, что тут затерялся бы витрувианский мужик;
Утром мы видим мерзлые скалы, к ночи от них остается пшик.
А дни на Луне – по две недели и жарче кипящего свинца;
А ночи – такие же долгие и стылые, как башка мертвеца;
А пыль – ну точно песочек на пляже, куда накатывает волна;
Но берег здесь безводен и выжжен, одни камнепады. Это Луна!
Галька, булыжники, метеоры с плоского неба падают – бух!
Между приливами – тысячи лет, и этот прибой покойницки сух.
Грунт вспаши, скалу сокруши, плющи, морщи и скрежещи:
Луна – наковальня, молотов – тыщи; эй, топография, трепещи!
Ни хрена не слыхать, не видать, что вдали и вблизи, что явь, что сон,—
Шахтер ишачит в клетке своей, зная: «Здесь будет град заложен!»
Танцуют штанцевальные тени, сварка искрит, горбатимся мы —
Есть двадцать видов реголита и тысячи видов лунной тьмы,
Тысяча видов темноты и в ботинки льющийся хлад ледяной;
Лунный пейзаж уныл, но только под ним уныло так, что хоть вой!
Мы выдолбили штольню, укрепили своды «пальмактом» и «глю»,
Обтесали лазером плиты для пола, свели зазоры меж ними к нулю.
Глухая каверна страшна и пустынна, вздымается арочный потолок,
Гибкие тени на стенах гнутся и вьются то вверх, то вниз, то вбок.
От ботинок до кончиков шлемов костюмы у нас антрацита черней,
А лунная пыль, чтоб ты знал, браток, смердит, как тысяча чертей.
Да-да, воняет как будто бы серой, порохом, сделанным Сатаной,
И, как ни скреби свою кожу, шахтер, теперь этот запах всегда с тобой.
Мы едим и спим, чистим перья – и обратно в черный проем,
Работа капец, платят гроши, опасно, но только Луна – наш дом.
Наши ваторы жрали скалы будто голодные грызуны;
На Земле был бы лязг и грохот, а тут – ничего, кроме тишины.
Не торопясь, провели три штрека, нацелив буры на ядро…
И напоролись на хрень, которая лунное раздолбала нутро.
Мы – Луна и этим горды, пусть на наших костюмах – значки Домов,
Никто не будет буравить наш мир, кроме нас, лунных шахтеров-спецов.
Мы берем у торговцев деньги, и новая техника нам подсобит,
Но жизнь рудокопа в черном забое лишь рудокопу принадлежит.
С жизнью расстаться в штольнях глубоких можно, поверьте спецу, на раз;
Торговцы, шахтеры вам – не шестерки, хотя по дешевке купили вы нас!
Того, кто зарылся под реголит и ползает там, где не сесть и не встать,
Баблом не приманишь и не запугаешь – шахтеров трудновато пугать.
Но толку хвалиться? Я перепугался, увидев, что ватор мой накопал,
И замерло сердце, и сперло дыханье, и мой монитор голубым замигал…
На этом поток данных прерывается…
Гимн межпланетного бунтаря
Эй, владыки Венеры с диском серым и седым,
Правят Улановы Системой, но против вас они слабы!
Законы ничего не значат, и взрыв на части копов рвет;
Митра, господин планет, дай силы тем, кто мертв!
Эй, владыки рябой Земли с диском бело-голубым,
Да, для всех она колыбель, но для большинства – мираж и дым;
Сила «же» не даст мильонам прочь от матери убежать;
Митра, господин планет, дай слово нам сдержать!
Эй, владыки Марса, от пыли красного, не от стыда,
Вы умерли, и воскресли, и стали бессмертными навсегда!
Боги спят в разреженном воздухе, слабое «же» им дарит сны;
Митра, господин планет, верни богов войны!
Пастух и владыка астероида, житель отважный гиблых сфер,
Где миллиарды зябнут в юдоли гранитно-пепельных пещер;
Сердце горит, но ты под пятой Улановых словно вошел в транс;
Митра, господин планет, дай Революции шанс!
Эй, владыки Юпитера, холодной псевдозведы,
Боги полночного космоса, верой своей по праву горды,
Поклянитесь, что поведете нас обратно в вечный Свет!
Митра, именем твоим восстанем, господин планет!
Начертано на борту космического корабля
Создан инженерами,
Чтоб предать пилота
В самой первой битве.
Собирать железо
Вблизи от Солнца
Я был послан.
Железо, что Улановы
Добывают со дна
Колодца гравитации.
Угольною рыбой
Оно на дно осядет
Колодца гравитации.
Из него сотворят
Не товары, не приборы,
Но сам Закон.
Собирать железо
Властители жаждут
С целью неблагою.
Сотворен мечом я,
В белом закален огне,
Охлажден пустотой.
Собирать железо
Послан я со дна
Колодца гравитации.
Угольною рыбой
Оно на дно осядет
Колодца гравитации.
Из него сотворят
Не товары, не приборы,
Но сам Закон.
Поэма Луны (Лукиан, 1969)
Трое мужчин на вершине башни —
Белой и в милю высотой:
Речи странны, и отсчет разлажен;
Небо им стало безумной мечтой.
Фундамент башни треснул мгновенно
Кровавым огнем и ревом «жги!».
Они падали вверх, в объятья Селены,
Земли тяготению вопреки.
Титанов любовь всегда живет во мне,
Когда я вижу Звезду Земли в окне;
Неуемная пчелка бросить улей должна,
Коль хочет счастья она.
Двое мужчин добрались до цели
За шесть ночей без единого дня:
Мерзлая плоскость, черные щели,
Безвоздушная западня.
Пыль растолок невидимый пестик,
Сутки длиною как две недели,
В броне и шлемах ютились вместе
В кораблике утлом в форме скудели.
Титанов любовь всегда живет во мне,
Когда я вижу Звезду Земли в окне;
Нечестивая пчелка бросить улей должна,
Коль хочет счастья она.
Остались следы на песчаной глади.
О лунная ночь, в черноту одета!
Ты равнодушна к теплу и хладу,
Ты нечувствительна к тьме и свету.
Измерили горы до самых пиков,
Пепельный грунт для сева вспахали,
Смотрела Земля, помрачившись ликом,
Как дети серебряный плод вкушали.
Титанов любовь всегда живет во мне,
Когда я вижу Звезду Земли в окне;
Бессердечная пчелка бросить улей должна,
Коль хочет счастья она.
Один же из них отправился прямо
За море, за холм и за все рубежи,
Туда, где небо – тюремная яма,
Где мрак никогда не будет обжит;
Взглянул на безбрежную гладь пустыни,
Куда не ступал человека сапог,—
Одни лишь кратеры в лунной стыни,
Один бездыханный лунный песок.
Титанов любовь всегда живет во мне,
Когда я вижу Звезду Земли в окне;
Но пчелка без улья будет страдать и умрет,
Как бы ни был высок полет.
Он был одинок. Он смотрел кругом
На пустошь, бесцветную, словно ил,
И думал: «А стань весь песок стеклом,
Громадную линзу я б заполучил!
Какой бы открылся мне дивный вид
На мир и на весь человечий род!
Ах, я б увеличил атом любви,
Открыл бы духовный кислород!»
Титанов любовь всегда живет во мне,
Когда я вижу Звезду Земли в окне;
Но пчелка без улья будет страдать и умрет,
Как бы ни был высок полет.
Тот, кто безоблачный взгляд обрел,
Знает: видна сквозь вакуум суть.
Тот, кто дальше других забрел,
Прочь от родных устремив свой путь,
В линзе, белеющей, словно иней,
Видит Луны перевернутой пасть.
Радость – парабола: на вершине
Жаждет вернуться, то есть упасть.
Титанов любовь всегда живет во мне,
Когда я вижу Звезду Земли в окне;
Но пчелка без улья будет страдать и умрет,
Как бы ни был высок полет.
