— Посмотри эти фотоснимки. Такими были ваши города, когда ты ещё не родился. Вот ваши праздники. Эти смеющиеся люди — твои соотечественники.
Хил глянул на картинки в руках у Сергея и они не заинтересовали его. Никогда раньше он не видел ни рисунков, ни фотографий. Изображения на глянцевых кусочках бумаги казались ему беспорядочным набором цветных пятен.
— С кем ты живёшь? — спросил Сергей.
— Со своими.
— Старики среди них есть?
— Откуда взяться старикам? Кто же их будет кормить? Я живу с матерью и братом.
— Значит, мать твоя жива?
— А как же. Я всегда делюсь с ней едой.
— Может, она рассказывала тебе о прошлом? О том, что было до твоего рождения?
— Рассказывала. Давно. Я плохо помню.
— Постарайся вспомнить. Может быть, она говорила что-нибудь о войне? Из-за чего все началось?
— Наше терпение иссякло. По врагу был нанесён упреждающий удар. Кажется, так.
— А потом?
— А потом враг нанёс ответный удар. Одни говорят — Судная Ночь. Другие говорят — Возмездие. Все горело, даже море. Городов не стало. Кто спасся — спрятался под землёй. Почти все, кто родился после этого, умерли. А из тех, кто выжил, получились самые лучшие люди. Бродяги. Такие, как я. Мы можем выходить на поверхность и отыскивать пищу. Подземники здесь не могут жить долго. Поэтому у них мало еды, и они отбирают её у бродяг. Ещё они воюют между собой.
— За что воют?
— За еду. За лучшую пещеру. Разве есть ещё что-нибудь, за что можно воевать?
— Есть. За свободу. За правду. За справедливость.
— Ты путаешь меня. Я не понимаю твоих слов. Если ты все спросил, отпусти. — Сказав так. Хил незаметно подвинулся вперёд и, словно случайно, взмахнул рукой. Пространство вокруг него сразу сжалось, затвердело и отбросило его на прежнее место.
— Объясни, куда ты направлялся? — спросил Сергей. Он как будто бы ничего не заметил.
— Еда кончилась, — ответил Хил. — Мать и брат хотели есть. Я искал еду.
— Что с ними будет, если ты не вернёшься?
— Тогда еду будет искать мать. Только у неё ничего не получится. Они все уроды — и мать, и брат. И отец такой же был. Похожий на тебя. Ноги такие длинные, что плохо ползать. Пальцев мало. Врага по запаху не учуют. Ничего не умеют. Когда брат родился, никто не сумел отнести его к норам длиннохвостов.
— Зачем?
— По-твоему, с голоду подохнуть лучше? Жить он остался, но из-за него умер отец. Таких прокормить очень трудно.
— Так, — сказал Сергей, — весёленькие делишки. И нравится вам такая жизнь?
— А какая жизнь должна нравиться?
— Действительно — какая? Чтобы знать вкус яблока, необходимо надкусить его. Что вы можете знать о другой жизни? И тем не менее, она существует. И вы могли бы жить так. Есть много миров, населённых людьми, похожими на вас. И один из них — моя родина. Планета Земля. Судная Ночь у нас не состоялась.
Сергей говорил медленно, подбирая самые простые слова, но вскоре увлёкся. Он рассказывал о мире, где люди живут не в пещерах, а в просторных домах с настежь распахнутыми окнами, о мире, в котором рождение ребёнка — великая радость, а не чёрная беда, где для того, чтобы добыть пищу, совсем не нужно убивать себе подобных, где нет радиоактивных пустынь, и где при встрече с незнакомым человеком принято улыбаться ему.
Скоро стол перед Хилом был завален фотографиями и альбомами. В углу комнаты сменяли друг друга голографические изображения земных пейзажей. Силовое поле, на которое он все время натыкался, мешало Сергею, и он отключил его. Ведь в конце концов, сила убеждения крепче цепей и верёвок. Вряд ли Хил воспринял хотя бы половину из обрушившегося на него потока информации, однако все же спросил:
— Где все это находится?
— Я тебе говорил. На Земле. На моей родной планете. Но так могло быть и у вас.
— Зачем говорить о том, что могло быть, да не было. Отпусти меня. И отдай оружие.
— Отпущу. Но ещё я хотел бы узнать…
Сергей машинально шагнул вперёд и оказался на расстоянии вытянутой руки от Хила. В следующее мгновение короткие цепкие пальцы впились в горло землянина. Оба упали и покатились по слегка наклонному полу столовой. Хил был неуклюж и сравнительно слаб, но он точно знал, чего хочет, и умел добиваться своих целей. Урча, как голодный длиннохвост, он все сильнее сжимал шею врага, а Сергей только вяло и неумело отпихивался. В его глазах уже потемнело, а он все ещё не мог до конца осознать, что же такое случилось. Сергей порывался что-то сказать, но из его глотки вырывался только булькающий хрип.
«Да он же меня сейчас убьёт, — дошло, наконец, до Сергея. — Погибнуть здесь от рук этого маньяка? Ну нет!» Он рванулся изо всей силы и ударил Хила кулаком в лицо. Хватка сразу ослабла, и Сергей, шатаясь, поднялся на ноги. Хил висел на нем, как бульдог. Новый удар отбросил его к стене. Под руку Сергею подвернулось что-то тяжёлое, кажется, топорик с пожарного щита, и он, замахиваясь, шагнул к распростёртому на полу телу. Хил жалобно застонал и обречённо закрыл глаза. Из носа его тонкой струйкой текла кровь. Вид этой крови и остановил Сергея в самый последний момент.
— Почему… Почему ты хотел убить меня? — спросил он сиплым, клокочущим голосом. Затем с отвращением посмотрел на топор, который все ещё сжимал в руке, и отшвырнул в сторону.
— Ты не хотел отпускать меня. У тебя много хорошей пищи. Я хотел забрать её и уйти, — ответил Хил, по-прежнему не открывая глаз.
— Ты же мог попросить.
— Разве ты дал бы?
— Убийца! Кровожадный хорёк! Убирайся! Чего ты ждёшь?
— Жду, когда ты меня убьёшь.
— Я убил бы тебя. Ты хуже любого зверя. Но ты не виноват, что стал таким. Убирайся! У меня нет времени болтать с тобой. Но запомни, мы ещё вернёмся сюда. Спасать то, что ещё можно спасти. Выгоним вас из пещер, заставим сеять хлеб, разбирать руины, очищать реки. Если не спасём тебя, то, может быть, спасём твоего брата. А теперь иди. Двери открыты.
По ярко освещённому коридору Хил побрёл туда, откуда тянуло запахом земли и деревьев. У входного люка его догнал Сергей и молча начал швырять наружу оружие: лучевой пистолет, дезинтегратор, гранатомёт, ружьё и ультразвуковой излучатель. Потом он протянул энундцу туго набитый брезентовый мешок.
— На, накорми брата и мать.
Подобрав свою амуницию. Хил поковылял к лесу. Ему очень хотелось упасть на траву и поползти, но он заставил себя до самой опушки двигаться в вертикальном положении.
Он шёл и каждую секунду ждал выстрела в спину.
В минуты тоски и душевной боли Сергей уже давно привык обращаться к книгам. Эти ветхие, истрёпанные томики — большая редкость во второй половине двадцать первого века, когда в кубике размером с напёрсток могла вместиться целая библиотека — странным образом успокаивали его. Вот сейчас он выбрал наугад одну из книг и стал рассеянно листать её. Как это часто бывает, вскоре он наткнулся на абзац, содержание которого соответствовало его собственным мыслям.
