Последние пару сотен метров мы проходим вдоль бетонного забора. До ворот. Может быть, тех самых, которые показывали по телевизору, с водяными пушками на привратных столбах-колоннах. Из ворот никто не выходит: видимо, выливается людской поток из телецентра через другую "трубу". Идем мы теперь медленно, часто останавливаясь и наступая друг другу на пятки. Но все-таки идем. А это значит, что долго лицезреть "создателя" никому не дают.
В воротах устроены шесть узких коридорчиков, в конце каждого виднеется детектор оружия - аэрофлотовская "рамка" в рост человека. Но редко-редко кого заставляют проходить дважды, перед этим попросив выложить в специальный лоточек ключи и прочие металлические вещи.
Хорошо, что мой пистолет - "бумажный".
А вообще-то для такого скопления людей - удивительно тихо. Ни драк, ни скандалов, ни даже элементарных ссор. Так люди ходили... куда же так могли ходить?
На похороны.
А еще в мавзолей.
"Рамку" я прохожу благополучно. И почти сразу же вижу "навес": огромную площадку с натянутым над нею тентом, по периметру - армейские палатки. А в середине - тысячи шезлонгов и раскладушек.
Да, неплохо все организовано. И опять-таки: полевые кухни, передвижные туалеты... А на ночь, похоже, еще и одеяла выдают. Только не хочется мне здесь ночевать, совсем не хочется.
Очередь медленно движется мимо навеса, теряется в глубине парка, огибает старое здание телецентра и... возвращается к тому же "навесу", только уже с другой стороны. И лишь затем поглощается черным зевом входа в новый корпус.
Вот если бы проскочить мимо армейских палаток да внедрится в финишный участок очереди... Но вездесущих мальчишек, пытающихся совершить подобный "прокол во времени", водворяют обратно в очередь гвардейцы. И потом, не сигать же мне, в костюме и при галстуке, через передвижные загородки, подобно юнцу?
Я с тоской смотрю на счастливчиков, уже приближающихся ко входу в новый корпус. Всем им пришлось ночевать под навесом. Зато через час-другой они уже увидят "создателя", а я...
Возле дальней от меня палатки разговаривает с нацгвардейцем какой-то монах. Одет он в черную рясу, на голове клобук, на груди - ясно различимый даже издалека большой крест. Очень похожий на тот, который обычно прячет под одеждой...
- Порогов! - кричу я изо всех сил, - Мефодий! - и машу руками.
Ну конечно же, это он, наш падре. Миленький, славненький, как хорошо, что ты здесь! И что среди гвардейцев у тебя отыскался знакомый - тоже хорошо. Он ведь разрешит пожилому человеку облобызать своего пропавшего сотрудника? А я за это не уволю его с работы. Может быть.
Лейтенант-гвардеец, под неодобрительными взглядами очереди, сдвигает в сторону загородку и, удостоверившись, что именно я Павел Андреевич, ведет меня к падре.
То есть - к финишному участку очереди.
- Вообще-то мы так не делаем, - снисходительно объясняет он. - Но, в знак уважения к Мефодию Кузьмичу...
Ну вот, дожились: я хоть что-то значу в этом мире лишь потому, что знаком с двадцатипятилетним мальчишкой, незадачливым попом-расстригой, бросившим работу в самый напряженный момент.
Но с этим мы разберемся позже, после свидания с "пророком общего бога". А пока...
- Спасибо, - вполголоса благодарю я. - А то стоял бы я... до синих веников.
- Рад вас видеть, - приветствует меня падре, коротко попрощавшись со своим другом-гвардейцем и становясь рядом со мною в очередь.
- Перед Богом все равны, - шипит за спиной какой-то дедок в длиннополом - не по сезону и не по моде - плаще.
- Я и вас пропущу вперед, - почтительно улыбается Федя. -Старость нужно уважать. Проходите, пожалуйста!
Дедок, крякнув, становится впереди нас и успокаивается.
- Вы в каком храме прошли первую ступень? - спрашивает падре.
- Да в этом... в "Салюте"! - на ходу выкручиваюсь я. - Там же и моя дочь была. А ты?
Лучший способ избежать опасных вопросов - задавать их самому.
- В "Мире". У них артегом - новейшей модели, не на колесиках, а ходячий.
- Но первая ступень - такая же? Что в нее входит?
- То же, что и в других храмах. Непосредственное общение с артегомом, разучивание молитв, коллективная медитация, апостольский практикум. Но в Останкино всех пускают, даже дилетантов. Товарищ правильно заметил: перед "создателем" все равны.
Кал-то странно Федя произнес слово "создатель". Будто бы с маленькой буквы, да еще и в кавычках. Как я, заэкранированный и не верящий в него, только мысленно и рискую "произносить". И глаза падре вовсе даже не блестят. Словно он поменялся ими с семидесятилетним, не меньше, дедком, сэкономившим два человеко-места в очереди. Вот у того взор - орлиный, едва не огненный.
Очередь делает последний, предфинишный поворот, и мне становится виден экран установленного над входом в новый корпус концерт-дисплея. На нем какой-то мужичонкам, размахивая руками, вещает что-то про оружие. На голове его - красивая...
Я чувствую, как моя собственная голова, уже несколько свыкшаяся за прошедшие часы с париком, начинает отчаянно потеть, даже какое-то жжение в макушке наблюдается, словно с нее стекает коронный разряд. Я с трудом подавляю в себе желание сорвать парик и растоптать его ногами.
На концерт-дисплее - Пеночкин. А я его... И сразу почувствовал свою ошибку. Физиологически.
Значит, экранировка не помогает? Почти. И это сейчас, когда мои токопроводящие башмаки топчут асфальт. А в корпусе, на линолеуме, паркете или коврах? Великий Создатель! Как я посмел столь непочтительно? Прости великодушно!..
- Оружие - дело рук диавола. Отбрось оружие всяк сюда входящий! призывает Петя... то есть Петр с экрана. - Всякий, замысливший недоброе против Бога Общего, Пророка Его или чад Его малых - да будет низринут в геенну огненную!
Я смотрю на Создателя и не могу оторвать от Него взгляд. Мои руки сами по себе, без малейшей на то воли, лезут во внутренние карманы пиджака, достают "записные книжки", и единственное, что удерживает меня от желания швырнуть их на асфальт - врожденная культурность. Я ищу урну, в которую можно выбросить обжигающие ладони детали "бумажного" пистолета. И не вижу ее.
Падре, уловив мое смятение, забирает ненавистные мне "книжечки" и прячет их у себя под рясой.
От входа, заметив нашу возню, спешит старлей-гвардеец, подозрительно смотрит на людей, медленно движущихся ему навстречу. Но мое лицо, как и сомнамбулические лица всех остальных, уже вновь приковано к экрану.
Петр-Создатель, верую в Тебя, Пророка Общего Бога всех наделенных сознанием существ, независимо от их пола, цвета кожи и устройства мозгов...
Впереди, почти под самым монитором, из очереди вдруг выскакивает молодой плечистый парень и, сорвав с себя ветровку, начинает рвать в клочки рубашку и царапать собственную кожу под мышкой. Потом бухается на колени у меня от такого эксперимента точно вылетели бы коленные чашечки - и, стукнувшись лбом об асфальт, кричит:
