Сначала Крэйн не чувствовал ожогов, но, добравшись до лестницы и карабкаясь наверх, он уже кричал от боли. Юмб стоял внизу и выл, и Крэйн понял, что собака погибнет при взлете ракеты, поэтому спустился и затащил пса на корабль.
У него кружилась голова, когда он закрывал и задраивал люки. Ему едва удалось добраться до кресла-амортизатора. Потом, повинуясь лишь инстинкту, руки будто сами нащупали пульт управления — инстинкту и яростному отказу отдать прекрасный корабль на растерзание пламени. Да, он проиграет. Но — в попытке победить.
Пальцы бегали по кнопкам на пульте. Махина тряслась и ревела. И на него опустилась темнота.
Сколько он был без сознания?
Крэйн очнулся, когда что-то холодное прижалось к его лицу и телу, испуганно визжа. Он посмотрел вверх и увидел Юмба, запутавшегося в веревках и ремнях кресла.
Его первым импульсом было рассмеяться, потом он вдруг осознал: он смотрит вверх. Кресло вверху!
Крэйн, скрючившись, лежал в отсеке хрустального носа ракеты. Корабль поднялся высоко — может быть, почти до предела Роше, где заканчивается земное притяжение, но потом без управления не смог продолжать полет, повернулся и теперь падал обратно на Землю. Пилот посмотрел наружу сквозь хрусталь, и у него перехватило дыхание.
Под ним был планета размером в три луны, Но это была не его Земля, а огненный шар в черных тучах. В самой северной точке виднелось маленькое белое пятно, и прямо у него на глазах оно вдруг окрасилось красным, алым и малиновым цветом.
Холмиер оказался прав.
Крэйн застыл в носовом отсеке падающего корабля, наблюдая, как постепенно умирает пламя, не оставляя ничего, кроме толстого черного покрывала вокруг Земли. Он оцепенел от ужаса и не мог ни сосчитать, сколько погибло людей, ни понять, что прекрасная зеленая планета стала пеплом и золой. Исчезло все, что он любил и чем дорожил. Он был не в состоянии подумать об Эвелин.
Свистящий за бортом воздух что-то пробудил в нем. Оставшиеся капли рассудка подсказывали, что нужно остаться на корабле и забыть обо всем в грохоте и разрушении, но инстинкт самосохранения заставлял действовать.
Крэйн добрался до склада и стал собираться. Парашют, маленький баллон с кислородом, рюкзак с продуктами… Лишь отчасти сознавая, что делает, он оделся, пристегнул парашют и открыл люк. Юмб жалобно заскулил; хозяин взял тяжелого пса на руки и шагнул наружу.
В верхних слоях атмосферы и раньше было трудно дышать. Но из-за большой разреженности воздуха, а не из-за того, что его загрязняет пепел.
Каждый вдох — полные легкие земли, или пепла, или золы…
Много-много времени прошло с тех пор, как его погребло в золе. Когда именно — он не помнил: недели, дни или месяцы назад. Крэйн стал руками расчищать себе путь наверх из пепельной горы, которую насыпал ветер, и вскоре снова вылез на свет. Ветер стих. Пора опять ползти к морю.
Яркие воспоминания рассеялись; впереди открывались зловещие перспективы. Крэйн нахмурился. Он смутно надеялся, что, если все тщательно вспомнить, можно изменить хотя бы частицу содеянного, какую-то мелочь, и тогда все это окажется неправдой. Он думал: если все вспомнят и пожелают чего-то одновременно… Но никаких «всех» нет. Я один-единственный. Последняя память на Земле. Последняя жизнь.
Он ползет. Локти, колено, локти, колено… Рядом с ним ползет Холмиер и очень веселится — хихикает и ныряет в серые хлопья, как счастливый морской лев.
— А зачем нам нужно к морю? — спрашивает Крэйн.
Холмиер отдувает пепельную пену.
— У нее спроси, — говорит он, вытягивая руку.
С другой стороны рядом с Крэйном ползет Эвелин — серьезно, решительно, подражая каждому его движению.
— Потому что там наш домик. Любимый, помнишь наш домик? На высокой скале. Мы поселимся там навсегда. Я находилась именно там, когда ты улетел. Теперь ты возвратишься в домик на берегу моря. Твой прекрасный полет закончен, мой дорогой, и ты вернулся ко мне. Мы будем жить вместе, вдвоем, как Адам и Ева…
— Здорово, — говорит Крэйн.
Потом Эвелин оборачивается и кричит:
— Ах, Стивен! Осторожно!
И он чувствует, как его вновь окружает опасность. Он ползет, при этом оборачивается назад на широкие серые пепельные поля — и ничего не видит. Когда он снова смотрит на Эвелин, то замечает только собственную четкую черную тень. Потом и она бледнеет: по Земле проходит световой луч.
Но ужас остался. Эвелин дважды предупредила его, а она никогда не ошибалась. Крэйн остановился, обернулся и устроился так, чтобы наблюдать. Если его действительно преследуют, он увидит, кто или что крадется сзади.
Наступила болезненная минута просветления. «Я сошел с ума, — пробилось сквозь жар и сумбур в голове. — Разложение в ноге перекинулось на мозг. Нет ни Эвелин, ни Холмиера, ни угрозы. На всем этом пространстве ни одной живой души, кроме меня; наверное, даже привидения и духи преисподней погибли в аду, окружившем планету. Нет, ничего кроме меня и моей болезни не существует. Я умираю — и когда это случится, погибнет все. Останутся только кучи безжизненного пепла».
Но он почувствовал какое-то движение. Снова повинуясь инстинкту, Крэйн опустил голову и затаился. Он смотрел на серые равнины сквозь распухшие веки и думал, не смерть ли играет с его глазами дурную шутку. Надвигалась новая дождевая стена, и он надеялся проверить сомнения до того, как все исчезнет в дожде.
Да. Вон там. Позади, в четверти мили от него, по серой поверхности легко передвигалось что-то серо-коричневое. Сквозь далекий гул дождя был слышен шорох пепла и видны вздымающиеся маленькие облачка. Крэйн украдкой нащупал в рюкзаке револьвер, а его мозг, объятый ужасом, искал объяснение происходящему.
Нечто подобралось ближе, и Крэйн, прищурившись, вдруг все понял. Он вспомнил, как при посадке на покрытую золой Землю Юмб бился и вырывался от страха из рук.
— Ну конечно, это Юмб, — пробормотал Крэйн и встал. Собака остановилась. — Сюда, малыш, сюда! — радостно прохрипел хозяин.
Он был безумно рад — его давило одиночество, жуткое чувство, что ты один в пустоте. Теперь одиночество кончилось, кроме него есть еще кто-то. Друг, который будет его любить, общаться с ним. Снова вспыхнул огонек надежды.
— Сюда, малыш. Давай же…
Мастиф пятился от него, обнажив клыки, высунув язык. Собака отощала; ее глаза в темноте светились красным. Крэйн позвал ее еще раз, и пес зарычал, из его ноздрей вылетели клубы пепла.
«Голодный, бедняга», — подумал Крэйн. Он сунул руку в рюкзак, и пес опять зарычал. Его хозяин вытащил плитку шоколада, с трудом снял обертку и фольгу, потом слабой рукой кинул шоколадку Юмбу. Она упала, не долетев до него. Минутное замешательство; затем собака медленно подошла и схватила пищу. Ее морда была будто посыпана пеплом. Животное непрерывно облизывалось и продолжало приближаться к Крэйну.
Он вдруг запаниковал. Внутренний голос настаивал: «Это не друг. Он не будет тебя любить и общаться с тобой. Любовь и общение исчезли с лица Земли вместе с жизнью. Не осталось ничего, кроме голода».
— Нет, — прошептал Крэйн. — Это несправедливо, что нам нужно вцепиться друг в друга и сожрать…
Но Юмб подкрадывался все ближе, обнажив острые белые клыки. Когда Крэйн в упор посмотрел на пса, тот зарычал и сделал молниеносный прыжок.
Крэйн рукой стукнул собаку в морду, но повалился назад под тяжестью такого груза. Он закричал от страшной боли в распухшей ноге, которую пес придавил своим весом. Свободной рукой он продолжал наносить слабые удары, едва чувствуя, как зубы размалывают его левую руку. Потом он наткнулся на что-то металлическое и понял, что лежит на выпавшем револьвере. Крэйн нащупал оружие и теперь молился, чтобы оно не оказалось забито пеплом. Когда Юмб отпустил руку и рванул его за горло, Крэйн поднял револьвер и вслепую ткнул дулом в тело собаки. Он все нажимал на курок, пока не стих шум выстрелов, и были слышны лишь щелчки. Перед ним в золе содрогался Юмб, почти разорванный пополам. Серое обагрилось темно-алым.
Эвелин и Холмиер грустно смотрят на убитое животное. Эвелин плачет, а Холмиер своим привычным жестом нервно запускает пальцы в волосы.
— Это конец, Стивен, — говорит он. — Ты убил часть самого себя. О да, ты будешь жить дальше, но не весь. Похорони тело, Стивен. Это труп твоей души.
— Не могу. Ветер развеет пепел.
— Тогда сожги его, — приказывает Холмиер.
Казалось, они помогли ему засунуть мертвую собаку в рюкзак. С их помощью он снял одежду, разложил ее под рюкзаком. Они ладонями прикрывали горящие спички, пока огонь не перекинулся на одежду, и поначалу слабое пламя затрещало и разгорелось сильнее. Крэйн ползал вокруг, охраняя костер.
Потом он повернулся и снова пополз вниз по дну моря. Теперь он был голый. Не осталось ничего из того, что было раньше, кроме трепета его маленькой жизни.
