то шевелилось. Странное, мутное, серое, скользкое, но теплое и гладкое, обещающе уже не успех, обещающее избавление.
От всего. Навсегда. Он в щекочущем сердце предчувствии запрокинул голову. Его тренированная неудачами интуиция, его замечательная модель предпочтений имела достоверность более высокую, чем пилот профессора Челленджера.
Уил Смит через прозрачный верх пассажирского отсека увидел синие вертолеты с желтыми опознавательными знаками Комитета на бортах. Они заходили аккуратным боевым строем, шевеля прицельными турелями.
Смит собрал складками лоб. Эксперты не могли работать без прикрытия. Хитрый прищур Тимоти. — Поздравляю! — Этот дружеский удар в плечо.
Смит вывернул локоть, и прищурился на рукав. Едва заметная блестка передатчика через секунду оказалась у него на ладони. Он осторожно взял его двумя пальцами и поднес к глазам.
Наверное, в первый раз за свою длинную и бестолковую жизнь он держит в руках не только свою судьбу, и ему решать какой они будут обе.
Ему Уилу Смиту. Выбор. Он всегда сложен. Он всегда неоднозначен.
Если выбросить передатчик в окно, если прыгнуть и уйти на нижние уровни, если начать чехарду на трассе, то они наверное смогут избежать возмездия за обман, но… Второго такого шанса у него не будет.
Да! Он Уил Смит. Маленький никчемный человечек хотел достойной оплаты за свою верную службу. Если не долларами, то признанием, если не признанием, то уважением. Если… Если этого нет, то он будет мстить. Мстить как маленький никчемный человечек. Он будет прав. Он не нарушит ни единого положения Кодекса он не пойдет против общественной морали. Он просто ничего не будет делать. Ни-че-го.
Уил Смит разжал пальцы и уронил передатчик на пол. Он расправил плечи и выгнул грудь. Он почувствовал себя сильным. Он почувствовал себя бойцом.
Город, всегда считавший его ничтожеством, теперь должен признать его игроком равным прочим потому, что в миллионе проигранных им Уилом Смитом партий за место под этим закопченным солнцем будет хотя бы одна, сведенная вничью.
Он даже успел улыбнуться вертолетам, когда с индукторов магнитных пушек, прилепленных под их короткими крылышками, слаженно сорвались струи раскаленной до миллионов градусов плазмы.
Поучительная история о жизни и смерти мадам Мерсье
— Джонатан! Чтоб ты издох! Ты жрать будешь или нет?! Я что тебя до полуночи буду дожидаться?! Иди! Все уже на столе! — Мадам Мерсье пятидесяти лет от роду, дородная до невозможности, с ногами — тумбами, необъятной грудью и поясницей на всякий случай подвязанной шерстяным шарфом, пыхтела дешевой сигаретой и отчаянно гремела посудой, пытаясь всячески привлечь внимание неблагодарной своей половины. Она приготовила гуляш и хороший китайский рис, который уже набрал необходимое количество объема и теперь попыхивал в скороварке уютным парком. Она бросила в мойку очередную тарелку и с вызовом посмотрела на лестницу, ведущую на второй этаж.
— Пес… — сорвалось с полных губ.
— Облезлый шелудивый пес… Ни словечка, ведь за сегодня не сказал. — Она бы давно поднялась по лестнице сама, и, открыв на распашку двери, встала бы в дверном проеме, уперев в бока толстые руки, но с каждым разом ей становилось делать это все тяжелее. Годы уже не те. Да и здоровье, и разумеется виноват во всем этот малохольный. Мадам Мерсье переложила тлеющую сигарету в другой уголок рта и снова повернулась к лестнице.
— Алкоголик! Тварь! Тебе, что? Со мной уже и поговорить в обидку?! Нет! Вы только посмотрите на него! Он думает, что он принес в дом свои паршивые три сотни баксов, и уже может не обращать внимания на свою жену?! Я что? Мало тебя обихаживаю? А?! Урод? — Мадам Мерсье приложила к уху ладонь лодочкой и прислушалась к возможной реакции за дверью. Там было тихо. Тихо совсем. Ни вздоха, ни крика, ни обычного невнятного сетования по поводу зря отданных лет жизни.
Она громыхнула большой сковородой в которой готовился гуляш о чугунную мойку. Звук получился громким и достаточно раздраженным, чтобы Джонатан все понял. Но он ничего не понял. Он не спустился и не сказал свое привычное — Добрый вечер, дорогая. — Как же он надоел со своими любезностями. И в дом входит ноги о половичок вытирает. И ботиночки всегда начищены. И пиджачок без пылинки. — Добрый вечер. Доброе утро. Добрый день. Как ваше здоровье? А детишки у вас как? Ах, дочка уже выросла? И сколько ей? Боже мой! Уже девятнадцать! Надо же, как летят годы! — Знаю, что посматривает на нее. Знаю! А эта курва, как его увидит такого чистенького, такого стройного. Даром что шестой десяток. Ни волоска с макушки не выпало. Только седина на висках. Сразу задом и в одну сторону и в другую. Тьфу! Смотреть противно! Проститутка, да и только!
— Я этим ниггерам так и сказала — У вас дочка не человек — сучка похотливая. А мой то, кобель! Сразу грудь колесом. Локоточек в сторону оттопыривает. Улыбается так нежно и из-за своих очков толстых глазенками — зырк-зырк. Так бы ему и оторвала все, что там у него хочет!
Сигарета догорев обожгла губы хозяйки небольшого но вполне уютного домика о трех этажах, с небольшим гаражиком на две приличные машины с ровным газоном и дорогущей газонокосилкой. С печью для барбекю такой, чтобы всем на зависть большой и тоже дорогой. Сигарета догорела, чем привела владелицу неплохого Шевроле в состояние полного исступления.
Муж, похоже, игнорировал свою жену и ужинать не собирался. Она раздраженно бросила окурок в мойку наполненную на треть водой, в которую уже сползла часть жира со сковородки и они плавали радостными солнышками в мутной жиже сквозь которую можно было увидеть утонувшую тряпку для посуды.
— Эй! Там! На верхотуре! Козлам сегодня мясо на ужин! Ты слышал или нет? Кобель драный! — Мадам Мерсье привычно подбоченилась и встала напротив лестницы.
столе исходили ароматами ровными кусочками нарубленное мясо в соевом соусе. Горка риса уже была полита тем же соусом и обложена приспущенными в сливочном масле овощами. Особенно хорошо у мадам Мерсье получилась сегодня морковь. Морковь вообще овощ очень благодарный. Он почти ко всем блюдам подходит и в любых гарнирах свой. Ее нужно либо нашинковать мелко или нарезать кружочками. Только не очень толстыми. Иначе чрезмерно сладкий вкус будет забивать основное блюдо.
Мадам наклонила голову на бок. Нужно было достать еще пиво из морозилки. Нельзя его передерживать. Слишком холодное пиво тоже плохо. Градусов шесть восемь по Цельсию, разумеется, больше не надо. А то будет зубы ломить. И пузырики будут слишком язык щипать. А надо, чтобы их можно было горлом чувствовать. Пиво же всегда
